Юнцы уже посмеивались в предвкушении спектакля.

— Прошу внимания, — сказал Бладуард. И наконец установилось что-то, похожее на тишину.

Включили проектор, отбросивший на полотнище белый квадрат света. В этом свете Мор разглядел профиль Рейн. Она решительно смотрела вперед. Тут он понял — если продолжит смотреть на нее, она не выдержит и тоже рассмеется. И он внутренне сосредоточился, чтобы самому не растерять остатки серьезности.

Бладуард начал лекцию.

— Человеческое лицо, — произнес он, — это самая любопытная в мире поверхность.

Взрыв хохота, тут же стихший, прокатился по рядам, где сидели младшие ученики.

— По мнению матема… математиков, — продолжил Бладуард. Он не без усилия произнес это слово. Сдержанный смешок пробежал по залу.

— Теперь задайте себе… себе вопрос, почему мы всегда интересуемся лицом, и почему, когда мы встречаемся с нашими друзьями, то смотрим на их лица, а не на колени или локти. Ответ прост. Мысли и чувства выражаются мимикой лица, а не движениями коленей или локтей.

Хохот, с трудом сдерживаемый, грянул как взрыв вместе с окончанием фразы. Мор снова повернул голову и увидел, что Рейн прикрывает лицо платком. И голова ее слегка вздрагивает. Потом посмотрел на Эвви, но тот был так серьезен в этом своем глухом белом воротничке. Мор понял, что не сможет долго сдерживаться, и начал искать собственный платок.

— Теперь зада… зададим себе еще один вопрос. Почему художники так любят изображать лица своих знакомых… знакомых? На это можно ответить так — художники изображают то, что достойно любви в этом мире, а человеческое лицо как раз и достойно любви. — Еще одна веселая рябь явственно пробежала по рядам. Школа снова сдержала улыбку, как некто предвкушающий окончание хотя и длинного, но очень забавного рассказа.

— Но этот ответ едва ли можно назвать исчерпы… исчерпывающим, — Бладуард говорил медленно и важно, как гонец, что принес известие о начале войны или о кончине царственной особы. — Были различные времена в истории, различные причины, почему художники писали людей и почему люди хотели, чтобы их писали художники… художники… художники. — Когда Бладуард повторил слово в третий раз, веселье аудитории выплеснулось через край. Поднялся рев, и в нем потонул стук указки, вызывающий первый слайд. Пауза затянулась. Хензман не расслышал стука, а Бладуард терпеливо ждал, когда же появится изображение. Мор тут же догадался в чем дело и, нагнувшись, шепотом попросил Эвви передать это Хензману. Но как раз в эту минуту Эвви смотрел назад, призывая к порядку расшумевшуюся компанию учеников. Мор качнулся на своем стуле и невольно щекой коснулся щеки Рейн. Искоса глянув на нее, он заметил, что в глазах ее все еще искрится смех, но, кажется, она уже сумела взять себя в руки и смотрит на него поверх платка, который прижимает к губам. А пауза тем временем затягивалась.

— Звук пропал, — прокричал сзади чей-то звонкий голос. И Школа, дав себе волю, просто покатилась от хохота. Рейн откинула голову назад, плечи ее тряслись. Мор тоже закатывался беззвучным смехом. Его переполняло сумасшедшее счастье.

— Мистер Хензман, дайте пожалуйста слайд, — попросил Бладуард.

Картинка наконец появилась. Это был «Смеющийся кавалер» Франца Халса. Школа с бульканьем и вздохами затихала.

— Этот господин, конечно, вам всем хорошо известен. И если вы спросите, какова в данном случае связь между портретируемым… портретируемым и художником, то ответ будет — обаяние. Портретируемый хочет, чтобы его видели обаятельным, и художник охотно выполняет его пожелание. — Бладуард вновь постучал указкой.

Внимая Бладуарду, Школа на минуту притихла. Но тут же послышалось какое-то гудение, будто над рядами носился пчелиный рой.

На следующем слайде был изображен фрагмент мозаики из Равенны — голова императора Теодорика.

— А здесь что мы видим? Мы видим не портрет индивидуальности, написанный индивидуальностью, а абстрактную… абстрактную идею власти и величия, воплощенную в облике человека.

Он постучал указкой по полу. И Школа навострила уши, подстерегая жертву.

— А сейчас этот прославленный портрет… — Грянул хохот. Потому что «прославленный портрет» оказался изображением пищевода лягушки. Бладуард торопливо отступил от экрана, чтобы посмотреть, и едва не сшиб каких-то малышей.

— Кто-то подменил слайд, — шепнул Мор на ухо Рейн. Такое уже случалось. Теперь можно было ожидать чего угодно. Он подвинул стул чуть ближе и заглянул ей в лицо. Она медленно повернулась и с веселой неясностью улыбнулась. Мор вновь повернулся к экрану, прижал свою ногу к ее ноге. Лягушка все еще была на экране.

— Полагаю, тут какая-то ошибка, — слышался голос Бладуарда. Мор чувствовал себя на вершине блаженства.

Хензман перекрыл рукой источник света — лягушка исчезла, но трудновато было вставить следующий слайд. Прошла минута, прежде чем тот появился. Это был один из поздних автопортретов Рембрандта.

— Вот еще один портрет… если мы спросим, что связывало натурщика с портретистом, то ответ напрашивается сам собой — правда? — Аудитория молчала. Бладуард сделал паузу и посмотрел на картину. Огромная сократовская голова старого Рембрандта, закутанная в какую-то грязную тряпицу, выступала из света и тьмы. На краю освещенного пространства стоял Бладуард, неотрывно глядя на картину. Он, кажется, на минуту забыл, где находится.

— М-да, — пробормотал Бладуард и, отодвинувшись в тень, цокнул указкой об пол.

И на экране вдруг возникло цветное фото королевы в синем костюме, стоящей на ступеньках Балморала. Хорошо спевшаяся группа из задних рядов тотчас же затянула национальный гимн. Аудитория автоматически вскочила со своих мест. И тут же грянул сумасшедший хохот. Несколько человек еще пытались петь, но недолго.

Мор приподнялся на своем стуле и расслышал, как Эверард говорит Хензману:

— Вряд ли сам мистер Бладуард мог придумать… Хензман, нисколько не растерявшись, быстро изъял неуместную картинку и вставил другую.

— Наверное, мне пора уходить, — шепнула Рейн. Мор обнаружил, что держит ее за руку. Наклонившись, они прижались плечами друг к другу.

— Я тебя безумно люблю! — под гул голосов сказал Мор.

— Тш-ш! — шепнула Рейн.

Хензману удалось выдворить королеву, появился следующий слайд — портрет Винченцо Морозини Тинторетто. Школа со вздохом замолчала.

— Перейдем к этому полотну, тоже находящемуся в Лондоне, — невозмутимо произнес Бладуард.

— Изумительный портрет! — прошептала Рейн. — Жаль что…

Сзади раздался громкий шепот. Там задвигали стульями, и создалось впечатление, что кто-то, один, а может двое, стали пробираться к выходу. Сидящие в первых рядах оглядывались, стараясь понять, что происходит.

— Будьте добры, не шумите, — обернувшись, попросил Эвви.

— … извлечь некую мораль из этих примеров… — тем временем говорил Бладуард.

— Что там за суета? — спросила у Мора миссис Пруэтт. Но Мор не знал. Он повернулся на своем стуле и коленом прижался к бедру Рейн. Несколько мальчиков стояли, переговариваясь вполголоса. Потом некоторые из них направились к дверям.

— …Будучи, как Шекспир, Шекспир определил это, творцами и владельцами наших лиц…

Пруэтт встал и вдоль стены начал пробираться к центру неразберихи.

— Где находится эта картина? — шепотом спросил Мор у Рейн.