На уроке по истории мы должны были сделать двадцатиминутный устный доклад на тему «Событие, изменившее Америку», так что мы выбрали бостонского душителя — это была идея Майка, с которым мы сидели за одной партой. Майк был обкурыш или наркот или «торчок» — как называла его моя худющая сестра — и, подобно мне, увлекался металлом и ужастиками. А также курил траву. У Майка были реально длинные рыжие волосы, которые он прятал под воротник форменной рубашки и завязывал резинкой на концах. Была еще пара чуваков типа него, которые пытались отрастить волосы подлиннее, но рано или поздно они капитулировали и оказывались вынуждены все под корень отрезать. Так с этим обстояли дела в католической школе. Можно было бы взъерепениться, ведь если посмотреть на изображения Иисуса — у него же длинные волосы, но никто бы этого не услышал. Только форменная рубашка, форменные туфли, галстуки, надлежащий вид. Под надлежащим видом имелось в виду, что ты должен быть гладко выбрит — никаких усов или бороды — и коротко стрижен. Но каким-то гребаным чудом Майку удавалось избегать брата Карди, солдафона, отвечающего за дисциплину, так долго, что будь он пойман сейчас, все бы пропало. Брат Карди либо добил бы его бесконечными отстранениями от уроков, либо обрезал бы его волосы прямо у себя в кабинете, не отходя от кассы.

Итак, когда Мисс Эйкен, наша новая — и отменная — учительница истории, заменившая брата Флэнегана в связи с его операцией на горле, написала на доске задание: Заключительная работа: Событие, изменившее Америку, мы с Майком взглянули друг на друга и разом решительно кивнули. Он вырвал из тетради листок, быстро нарисовал мощного мужика, который душит некоего комического персонажа огромной веревкой — веревка было больше их обоих, — и над их головами, кивая и подмигивая, накорябал пентаграмму. Показал все это мне, я кивнул, сам не знаю почему. Почему? Потому что он мне типа был другом и его рисунки я считал довольно потрясающими. В смысле, Майк был единственным чуваком, с которым в то время я тусовался.

Ах да, к тому моменту я попытался начисто забыть о Гретхен. Если она заходила за мной, я разговаривал с ней коротко, и если звала прогуляться, я говорил, что занят.

Я ежедневно подолгу тусовался с Майком. После уроков мы обычно без дела сидели у него в подвале и слушали старые металлические записи, типа раннего Sabbath еще с Оззи, Элиса Купера, Kiss. Еще, как я уже сказал, он увлекался серийными убийцами. У него была куча книг и фильмов про Чарльза Мэнсона и Джона Уэйна Гэси. Мы обычно болтали о маньяках и смотрели фильмы ужасов, а иногда он учил меня играть в Dungeons and Dragons, но я так и не въехал. Еще Майк был знаком с кучей девчонок, любого сорта. Девчонкам он, по-моему, конкретно нравился, в основном, наверное, потому что раскуривал их, но еще и потому, что у него была такая развязная манера общения, как будто ему все равно, нравится он им или нет, из-за чего, разумеется, нравился им еще больше. Так что в подвале у него бывали самые разные девчонки, и тогда он приглашал меня, и мы ставили какие-нибудь наркоманские записи типа «Стены» Pink Floyd's, и они курили травку — я вообще-то травку не курил, а старался надышаться вторяка — и девчонки начинали хихикать и иногда, иногда, если мне везло, мне доставалась одна из них. Майк был лучшим из моих друзей, потому что приглашал меня вот так, хотя позже он и признался, что это было частью его плана. Он сказал, что девчонки чувствуют себя более раскованно, если приходят вдвоем, и что ему всегда нужен второй — и я был просто счастлив, что мог быть этим самым вторым.

Все эти тусовки и наконец знакомства с девчонками подвели меня к очень важному решению. Я сказал предкам, что в качестве подарка на день рождения хочу получить линзы вместо очков в пластиковой оправе. Я обратился к папе, просто объяснив: «Ну знаешь, для девчонок», и он сам отвел меня к окулисту. Контактные линзы практически преобразили меня. Они и еще то, что я больше не подвисал с Гретхен. Я больше не чувствовал себя таким уж лузером, и благодаря Майку я по крайней мере мог разговаривать с девчонками, которые мне нравились.

— Итак, ребята, Дейв Дюпре и Алекс? О каком историческом событии вы думаете? — спросила мисс Эйкен, как всегда секси, светлые волосы в каре, короткая белая юбка, полупрозрачная блузка, идеально облегающая великолепную грудь.

— Знаете, — промямлил Дейв Дюпре, почесывая свой гигантский лоб. Дейв был огромным парнем, по два метра и под сто килограммов весом, умный, но странный. Он весь как будто содрогался, когда мисс Эйкен спрашивала его о чем-нибудь. — Знаете, вероятно, война за независимость.

— Хорошо. Попытайтесь вложить в это личное отношение, — сказала мисс Эйкен с улыбкой. Она повернулась к нам с Майком и подмигнула.

— Майк Мэдден и Брайан Освальд? А вы что думаете?

— У нас есть кое-какие идеи, мисс Эйкен, — сказал Майк, кивая. — Хорошие идеи, о которых мы не хотим говорить пока, ну знаете, не обсудили между собой.

— Хорошо, — сказала она, быстро оборачиваясь, чтобы перехватить взгляд Билли Лаури, уставившегося на ее прекрасную, мармеладно-вкусную попу. — Давайте разделимся на исторические пары, и минут десять вы пообсуждаете, а потом я попрошу вас принять решение. Если будете хорошо себя вести, поиграем в «исторический риск».

Я обожал эту женщину до чертиков и едва ли мог объяснить почему. В смысле, во-первых, она была учительницей, но во-вторых, она была такая сексуальная и неподдельно милая. В течение всего шестого урока у меня стоял. Серьезно. В смысле, мисс Эйкен было года двадцать четыре, всего лишь на несколько лет больше, чем мне, она была маленькая сексуальная игривая блондинка, и все вроде как превращала в игру, знаете, с такими неуклюжими названиями, типа «исторические пары», это она сама придумала, и типа «исторический риск». Однажды она даже устроила такой обед, когда мы ели блюда разных народов — знаете, все эти безумные буритто и пасту, и солонину, и все такое. Однако, как и в случае с волосами Майка, я думал, что это только вопрос времени, и скоро святые братья учуют эти ее забавные странности и быстренько прикроют лавочку. Но не раньше, чем я уломаю ее заняться этим со мной, знаете, по крайней мере я искренне на это надеялся.

Мисс Эйкен медленно подошла к нашим с Майком партам, стоящим рядом. Взглянула на рисунок Майка, где один душит другого, и, закатив глаза, не удержалась от смеха.

— Вы двое, — сказала она. — Они просто обязаны позволить вам заниматься искусством.

Майк был слишком туп, чтобы изучать искусство, и он не стал бы, даже если б ему разрешили. Как умный он взял бы время для самостоятельных занятий вместо факультативов, не то что я — придурок, играющий в школьном оркестре. И все же все тетради Майка были изрисованы сотнями и сотнями странных греческих монстров, между записями у него были драконы и минотавры, и кентавры, и титаны, поражающие друг друга огромными мечами и грозными изогнутыми ножами.

— Неплохой рисунок. Он имеет отношение к вашему проекту? — спросила мисс Эйкен.

— Да, мэм, — сказал Майк. — Мы подумывали о том, чтобы, ну знаете, сделать что-нибудь о серийных убийцах, может быть.