— Точно-точно, вы же были вместе в команде по математике, да?

— Да.

— Вперед, команда по математике! — проскандировал он. — Хорошее было время, а?

— Наверное.

— Вас, ребята, было не остановить, а? Вперед к победе!

— Точно, — сказал я.

— А что случилось с тем китайским мальчиком из вашей команды?

— Грегом? Он был филиппинец, — сказал я.

— Да, с тем мальчиком. Великолепный был мальчик. Так что с ним случилось?

— А, знаете, в старшей школе учится, — сказал я, делая большой глоток из банки.

— Да, в старшей школе, — сказал мистер Д. — Слушай, помнишь, вы вышли в полуфинал и мы все поехали в Спрингфилд?

— Ага.

— И миссис Д. всем вам сделала футболки с надписью «Победители полуфинала математической олимпиады», а вы не выиграли, но все равно все носили эти футболки?

— Да, забавно было.

— Да, — сказал мистер Д. — Забавно было. Помнишь, мы остановились на стоянке для грузовиков, и та маленькая девочка — как ее?

— Андреа?

— Андреа не хотела возвращаться в машину, потому что очень расстроилась из-за того, что вы проиграли.

— Да, — сказал я, — странная была девочка.

— Ну, это все ее родители, — сказал мистер Д. — Они от нее слишком многого требовали, понимаешь? А мы всегда хотели только, чтобы вы старались, верно?

— Верно.

— Эта бедная девочка, ну, она была, что, в седьмом классе? — спросил мистер Д.

— В седьмом, точно, — сказал я.

— И ее родители, наверное, очень сильно давили на нее, раз она так расстроилась.

— Точно, — сказал я.

— Ну и, — улыбнулся он, кивая, — миссис Д. успокоила ее и, хотя Андреа и была в седьмом классе, усадила ее к себе на колени, и мы поехали домой, и вы все с таким пониманием к этому отнеслись. Ты никому не рассказывал об этом, да ведь, Брайан?

Я никому никогда не рассказывал об этом дне. Не знаю почему, но только никогда и никому.

— Нет, — сказал я. — Никогда не рассказывал.

— Я не знал, что этот день станет одним из лучших моих воспоминаний, — продолжил он, по- прежнему улыбаясь и кивая. — Никогда не знаешь. В этом вся штука. Ты никогда не знаешь, какое время будет для тебя важным потом, когда пройдет.

— Да уж, — сказал я, чувствуя себя все более идиотски с каждой гребаной минутой. — Наверное.

— Поэтому не надо беспокоиться. Надо просто быть счастливым, когда можешь.

— Неплохо звучит, мистер Д., — сказал я. — Слушайте, я, наверное, домой пойду. Я позвоню Гретхен попозже.

— Брайан? — прошептал мистер Д., поднимая голову.

— Да?

— Ты хороший мальчик. На случай, если тебе никто никогда не говорил этого, — сказал он, и я чуть было прямо там блин не расплакался.

Правда заключалась в том, что я был по уши влюблен в Гретхен и хотел пригласить ее на выпускной вечер, но я был слабак, и меня сильно смущало то, что я влюблен в нее, потому что она была толстой, и еще потому, что, ну, я знал, что даже не нравлюсь ей. И не только это, еще она была крупнее меня, физически, и еще потому что в глубине самой честной части своей души я знал две вещи: первое, она все еще влюблена в Тони Дегана, и второе, она может безо всякого труда надрать мне как следует задницу ровно за пять секунд.

Так что правда заключалась вот в чем: до выпускного вечера оставалось два дня, и я думал, что, возможно, пожалею, если пойду с Гретхен. С меня было достаточно того, что я уже пережил в старшей школе, и, ну, вы знаете, все никак не мог приспособиться и все такое, и я боялся, что Гретхен может что- нибудь устроить во время танцев, знаете, например, сломать руку Эми Шефнер. Я не шучу — в смысле, она уже такие вещи делала.

В общем, когда мы с Гретхен катались в «эскорте», я сказал ей, что никого еще не пригласил на выпускной вечер. «Я скорее всего вообще не пойду», — сказал я, надеясь, что она что-нибудь ответит, типа нет-нет, пригласи меня, но вместо этого она сказала:

— Выпускной вечер — это самое шовинистическое мероприятие в мире. Это типа как «слушай, я купил тебе букетик на корсаж, а ты теперь мне минет сделай».

Я кивнул, хотя это было не совсем то, что я думал по этому поводу. Пару минут мы сидели в тишине, затем Гретхен вздохнула и посмотрела на меня.

— Я должна тебе что-то сказать, — сказала она.

— Что? — спросил я.

Она выключила Клэш, или что там играло, и мгновенно я заметил, что она собирается заплакать, и она попыталась улыбнуться и сказала:

— Я почти позволила Тони Дегану трахнуть себя.

— Что?

— Я почти позволила Тони Дегану трахнуть себя. Два дня назад. На заднем сиденье, — сказала она, оглядываясь через плечо. — Прямо перед его домом.

— Господи, Гретхен, ему же лет тридцать, — сказал я.

— Двадцать шесть, — сказала она, и я бы сказал, что она была не столько расстроена, сколько зла. — Дело в том, что это мне даже понравилось, — прошептала она. — Не то чтобы я знаю, конечно, он ведь у меня самый первый.

Я кивнул, потому что а что я мог сказать? Я ужасно переживал за нее и чертовски злился, потому что, ну, я ведь ходил тут с эрекцией каждые десять минут, и ей надо было только попросить.

— Поехали съедим что-нибудь, — сказала она. — Я плачу?.

Так что мы направились к «Хонтед Трейлз». Когда мы припарковались на стоянке, я увидел, как панки и наркоши тусуются у своих тачек, неплохих, дерьмовых, фордов эскортов, эль камино, и абсолютно одинаковых фургонов, отличающихся разве что панковскими наклейками типа Operation Ivy или The Specials.

Я вышел из машины, чтобы купить в закусочной три хот-дога, и когда шел с едой обратно, услышал, как Гретхен заорала: «Говнюк!», и увидел, как она бежит — для своего веса поразительно быстро, — и там, там был Тони Деган, с растрепанными светлыми волосами и в футболке без рукавов с надписью «Мы тупые», и вместе с этой проблядью, Эрикой Лейн, они вылезали с заднего сиденья фургона Бобби Б., смеясь, целуясь и радостно друг друга пощипывая, а Гретхен появилась перед ними из ниоткуда, и прежде чем кто-либо смог остановить ее, она уже молотила Эрику Лейн головой о капот фургона, а Тони оттаскивал ее, в то же время смеясь во все горло, и я подумал, а не подойти ли к Тони и не вмазать ли ему хорошенько, но знал, что никогда не осмелюсь, так что я помог оттащить Гретхен, и она толкнула меня, и я вывалил хот-доги себе на рубашку.

Гретхен пошла обратно к «эскорту» и завела его, а я сказал: «Почему тебе все время нужно вести себя по-идиотски?», и она посмотрела на меня и сказала: «Иди на хуй», и заплакала, и мне тоже захотелось плакать, но она нажала на газ и резко рванула с места.

До дома в тот день я добирался на трех автобусах, и вся рубашка у меня была измазана горчицей.