– Понятно, – недоверчиво протянул я.
Робледа был необыкновенно бледен, веки у него набухли, под глазами залегли мешки. Он явно провел эту ночь без сна. Но о каких усилиях шла речь?
– Вчера мы с тобой беседовали кое о чем, – приступил он наконец к делу, – но прошу тебя не придавать большого значения моим речам, возможно, излишне свободным. Пасторская миссия частенько приневоливает нас прибегать к несвойственным нам изначально риторическим фигурам, к чрезмерной концептуальной выхолощенности, неупорядоченному синтаксису, дабы облегчить юным умам доступ к новым и более плодоносным пластам. К тому же юношество не всегда готово воспринять эти благотворные поощрения ума и сердца. Да и положение, в коем все мы оказались, невольно способствует неверному истолкованию мыслей другого человека и не совсем удачному формулированию собственных. Я только прошу тебя, мой милый, об одном: забыть о нашем разговоре, а в особенности о том, что было сказано о Его Святейшестве, драгоценном папе Иннокентии XI. И еще – и это самое главное – я бы очень тебя просил не передавать моих ничтожных и мимолетных умозаключений другим постояльцам. То физическое разделение, которое мы вынуждены соблюдать, чревато неверным истолкованием, ну ты понимаешь…
– Да не печальтесь вы, я и не помню, о чем мы говорили, – солгал я.
– Ах вот что! – воскликнул Робледа, явно задетый за живое но тут же взял себя в руки. – Так-то оно лучше. Заново передумывая сказанное, я ощутил некий гнет, какой бывает, когда спускаешься под землю, в катакомбы, и нечем дышать. – С этими словами он двинулся к двери, чтобы выпустить меня.
Я же стоял как громом пораженный последней фразой, показавшейся мне разоблачительной. Робледа выдал себя. Нужно было немедля возобновить разговор и заставить его еще больше раскрыться.
– Я сдержу обещание молчать, но у меня к вам вопрос по поводу Его Святейшества Иннокентия XI или скорее по поводу папства вообще, – успел я выговорить до того, как он распахнул дверь.
– Я слушаю.
– Так вот… стало быть, – забормотал я, стараясь что-нибудь выдумать, – я вот размышлял, а существует ли способ различать понтификов – этот хорош, тот лучше некуда или вовсе святой.
– Любопытно, что ты задал именно этот вопрос. О том же думалось ночью и мне, – отвечал он, как мне показалось, скорее самому себе.
– В таком случае вы, я уверен, сможете объяснить мне, – проговорил я, стараясь затянуть нашу беседу.
Иезуит снова предложил мне сесть и стал приводить доводы того, что за века, на протяжении которых существует папство, накопилось немалое количество рассуждений и предвидений относительно понтификов прошлого, настоящего и будущего.
– Причина в том, что все люди, и в частности жители этого города, знают или полагают, что знают, каков папа, в данный момент восседающий на троне. Но они также сожалеют о папах былых времен и надеются, что следующий будет лучше и даже что это будет ангельский папа.
– Ангельский папа?
– То бишь тот, кто вернет Римскую Католическую Церковь ее первоначальной святости.
– Не понимаю, – прикинулся я дурачком. – Ежели всякий раз сожалеют о прежнем папе, который, в свою очередь, заставлял сожалеть о тех, которые были до него, значит, папы все хуже и хуже. Как же в таком случае можно надеяться на появление лучшего?
– В том-то и состоит порочная суть пророчеств. Рим издавна был мишенью для идейного воздействия со стороны еретиков. Так,
Тут вдруг на меня что-то нашло, и я ощутил себя способным поддерживать разговоры подобного рода, правда, лишь когда передо мной была определенная цель – в данном случае побольше разузнать о похитителе ключей и жемчужин. Отец Робледа основательно приступил к рассмотрению вопроса, поведя его от второго пророчества Карла Великого, исполненного загадочной силы, согласно которому император якобы совершит в день Страшного суда славное путешествие в Святую Землю, где будет коронован ангельским папой. А согласно видениям святой Бригитты, Рим будет разрушен германским потомством.
Но все эти мрачные видения о крушении и очищении Рима, развращенного алчностью и сластолюбием, были лишь бледными измышлениями по сравнению с
– И этот папа будет ангельским, – вставил я, желая упорядочить свои мысли и предчувствуя, что иезуит клонит к чему-то иному.
– Вот именно.
– И вы в это верите?
– Но, сын мой, можно ли задавать подобные вопросы? Многие из этих, так сказать, ясновидящих преступили грань и оказались в стане еретиков.
– Стало быть, вы не верите в ангельского папу? – разумеется, нет. Те, кто намеревался создать атмосферу всеобщего ожидания его, были еретиками, если не сказать хуже. На самом деле их целью было по капле вводить мысль о необходимости разрушить институт церкви и о недостойности папы.
– Которого из них?
– Увы, богопротивным нападкам подверглись все понтифики.
И Его Святейшество папа Иннокентий XI?
