него. Отец Робледа предвидел это, уверенный, что дело в целительном магнетизме музыки. Однако Девизе пришлось потрудиться, прежде чем это произошло. Ты наверняка обратил внимание, что после излечения Бедфорда я переговорил с Кристофано. Так вот, он меня заверил, что англичанин начал подавать признаки жизни только после того, как Девизе приступил к исполнению рондо и повторил его несколько раз, не раньше. Я спросил себя: что скрывается за этими проклятыми barricades mysterieuses?

– Я тоже размышлял об этом, господин Атто. Эта музыка обладает таинственной силой…

– Что верно, то верно. Как будто кудесник Кирхер вложил в нее драгоценную субстанцию, составляющую одно целое с самим ларчиком и оказывающую благотворное воздействие на все окружающее. Теперь ты понял?

Я кивнул, все еще не слишком уверенный.

– А нельзя ли побольше разузнать обо всем этом? – осмелился я спросить. – Почему бы не попытаться расшифровать рондо? Вы так разбираетесь в музыке, я же могу стянуть у Девизе его таблатуры. Возможно, и сам Девизе проговорится…

Аббат жестом прервал меня.

– Не думаю, что он знает больше нашего, – с отеческой улыбкой молвил аббат. – Да и какое это теперь имеет значение? Сила музыки – вот в чем тайна. За последние дни и ночи мы все думали, хотели понять и любой ценой решить загадку. И я первый.

– Это снова слова синьора Луиджи, вашего учителя?

– Нет. Это слова одного человека, ходившего по той же земле, что и мы, несколько веков назад, но увы, уже вышедшего из моды. Я хочу сказать: мы с тобой ломали себе головы и совсем позабыли о сердце.

– Значит, мы во всем, во всем ошибались, господин Атто?

– Нет. То, что нам удалось обнаружить, разгадать и вывести, – точно. Но неполно.

– Отчего же?

– В этом рондо скрыто заклинание против чумы. Но Кирхер хотел сказать нечто большее. Secretum vitae, секрет жизни, – шире. Он в том, чего нельзя выразить, чего нет ни в словах, ни в числах. Только в музыке. Таково послание Кирхера.

Прислонившись к стене, Атто вперил взгляд куда-то поверх моей головы.

Я был разочарован: объяснения аббата явно было недостаточно для удовлетворения моего любопытства.

– Разве мелодия Barricades mysterieuses не поддается расшифровке? Мы могли бы прочесть тайное заклинание, спасшее нас от чумы, – твердил я свое.

– Да проведи мы с тобой хоть весь век свой над этими нотными записями, толку не будет. Того, что нам привелось увидеть и услышать сегодня, довольно: рондо спасает от чумы, чего ж еще? Как это достигается? Тайна за семью печатями.

– продекламировал аббат, вновь обратившись к творению своего земляка и добавил: – Этот безумец Атаназиус Кирхер обладал великим умом в области науки и веры. Своим рондо он преподал нам урок смирения. Помни его, мой мальчик.

Вытянувшись на постели, я ждал сна, вконец вымотанный сложными умозаключениями и озарениями. В мозгу билось сразу несколько мыслей. Под конец беседы с Атто я понял, в чем состоит двойное колдовство рондо: тот факт, что оно называлось именно так, а не иначе, вовсе не случаен. И было бессмысленно желать его разгадать. Как и Кирхер, аббат Мелани преподал мне хороший урок: потребность в смирении для человека, которому не занимать ни гордости, ни пытливости. Я долго обдумывал тайну Barricades, пытаясь воспроизвести их проникновенную мелодию.

Отеческое отношение ко мне Атто, его манера обращаться ко мне «мой мальчик» тронули меня. Эта приятная мысль совсем уж было меня убаюкала, как вдруг я вспомнил, что за всеми этими красивыми фразами аббат Мелани так и не объяснил мне, почему же все-таки у него во сне вырвалось название рондо.

Уж и не знаю, сколько часов проспал, а когда проснулся, в «Оруженосце» было тихо-тихо, словно его накрыло летаргическим сном. Я стал прислушиваться, но не услышал ни звуков гитары Девизе, ни чьих-либо шагов. Кристофано так и не пришел за мной.

Было еще слишком рано, чтобы хлопотать об ужине, и все же я решил спуститься в кухню и, как и накануне, приготовить праздничные блюда в честь выздоровления Бедфорда и возврата надежды на свободу. Что бы такое состряпать? Дроздов? Да, но каких? Ореховиков или певчих? Столкнувшись на лестнице с Кристофано, я поинтересовался, как англичанин.

– Хорошо, очень хорошо, – с довольным видом ответил он. – Еще побаливают, гм… гм… те места, где были надрезы, – смутился он.

– Я думал подать на ужин дроздов. Подойдет ли это Бедфорду?

– Еще бы, – прищелкнул языком Кристофано, – мясо дроздов вкуснейшее, питательное, легко усваивается, полезно при худобе и потере крови, вообще всем, чье состояние ослаблено. Кроме того, сейчас как раз время употреблять дроздов в пищу. Зимние дрозды доставляются из горных районов Сполете и Терни, они набиты зернами можжевельника, оттого более упитанны. Миртовые ягоды, которые им случается клевать, – превосходное средство от дизентерии. Однако если ты и впрямь задумал приготовить их, поспеши, ведь на это потребуется время, – с голодным блеском в глазах закончил он.

На первом этаже собрались уже все жители нашего дома – кто-то прохаживался, кто-то беседовал в сторонке, прочие баловались в картишки. Было видно, с каким удовольствием покинули они свои углы, где уже считали себя приговоренными.

Моя дорогая Клоридия радостно поднялась мне навстречу.

– Мы снова живы! Нет только Помпео Дульчибени! – молвила она, бросив на меня вопросительный