– Ах, оставьте, – отнекивался Дульчибени.
И тут вдруг Атто вздрогнул и стал безмолвно, жестами и всем своим видом показывать, какие мы с ним безмозглые дураки.
– Что ж, так и быть, подскажу вам. Это письмо.
– Письмо?
– Ну да! Белое поле – бумага, семена – буквы, написанные на ней чернилами, пятеро работников – пятерня, а те двое, что руководят, – глаза. Неплохо, да? Ха-ха-ха! – зашелся в тягучем смехе Тиракорда.
– Да, замечательно, – только и молвил Дульчибени.
Тут уж и до меня дошло: они загадывали друг другу загадки. Значит, и те таинственные слова, которые мы слышали предыдущей ночью, также были из области этого безобидного времяпрепровождения. Я взглянул на Атто и прочел, что делается у него в душе: досада от того, что мы вновь попусту ломали себе головы. Однако, по всему видать, Дульчибени любил словесные игры гораздо меньше своего приятеля. Как и накануне, он попытался перевести разговор на другую тему.
– Прекрасно, Джованни, – снова наполняя чарки, проговорил он. – Ну а теперь скажите, как он сегодня?
– О, ничего нового. А вы сами-то хорошо спали?
– Хорошо, хоть и мало, – важно отвечал Дульчибени.
– Понимаю, понимаю, – закивал Тиракорда, опрокидывая чарочку и снова наливая себе. – Вы так возбуждены… Однако вы не все еще мне рассказали. Простите, что ворошу прошлое, но почему вы не обратились за помощью к Одескальки, когда дело касалось вашей дочери.
– Я так и сделал. Я же вам говорил. Но они ответили, что это не в их силах. А потом…
– Ах ну да, затем этот прискорбный случай, побои, падение…
– Это не было падением, Джованни. Мне накостыляли по шее и сбросили с третьего этажа. Я чудом остался в живых, – начиная терять самообладание и терпение, отвечал Дульчибени.
– Ну да, ну да, простите. Как же это я забыл. Ваши брыжи должны были мне напомнить… Сказывается усталость, – у Тиракорды стал заплетаться язык.
– Не извиняйтесь, Джованни, лучше послушайте. Теперь ваша очередь. У меня для вас припасено целых три.
Дульчибени достал из кармана книжку и принялся читать приятным и слегка усыпляющим голосом:
О том, что исстари в себя вмешаю, Я по порядку, с А до
Вопросы все решу всенепременно, Вопросы все решу всенепременно, Лишь голос зычный тает постепенно. Однако рано праздновать по мне вам тризну. Хоть и монаху я обязан своей жизнью, Люблю я общество, почет, вниманье – Которое – ей-ей! – залог запоминанья.
Вслед за этим прозвучало еще три-четыре стихотворения, между которыми Дульчибени делал паузы, но так и не дождался ответа.
– Ну что, Джованни? – спросил он наконец.
Ответом ему было лишь ровное посапывание и недовольное бормотание. Тиракорда спал.
И тогда произошло нечто неожиданное. Вместо того чтобы разбудить своего приятеля, позволившего себе лишку, Дульчибени сунул книжку в карман, на мысочках прокрался к чулану за спиной доктора, открыл его и стал там орудовать. Завладев керамическим горшком с дырочками для свободного доступа воздуха и с нарисованными на нем озерной гладью, водными растениями и какими-то непонятными существами, похожими на червяков, он поднес его к свету, приподнял крышку, осмотрел содержимое и поставил на место. После чего продолжил свои непонятные действия, словно ища что-то.
– Джованни! – раздалось со стороны лестницы. Обладательница пронзительного, режущего слух голоса – грозная супружница Тиракорды, была уже на ближних подступах. Дульчибени на несколько секунд обратился в соляной столп. Тиракорда, напротив, ожил. И все же до того, как доктор окончательно пришел в себя, Дульчибени удалось-таки незаметно закрыть чулан. Однако позволить себе наблюдать, как повели себя приятели дальше, нам было недосуг, следовало позаботиться и о себе, если мы не желали вновь оказаться меж двух огней. Послышалось, как в кабинете задвигали стульями, столами, как зазвенели чарки. Видно, там поднялся нешуточный переполох, и Тиракорда пытался скрыть следы своего преступления. Мы с Атто с отчаянием уставились друг на друга, лихорадочно соображая, что предпринять на сей раз.
– Джованни-и-и! – зазвучало уже совсем близко.
И в то самое мгновение, когда мы легли на пол под стулья у стены, в третий раз прозвучал голос, напоминающий свист ветра в трубе в непогожий день.
– Джованни! Греховодники, нечестивцы, заблудшие души!
Торжественно, тяжелой поступью прошествовала Парадиза до двери кабинета мужа – ни дать ни взять древнеримская матрона.
– Но, женушка, у нас в гостях друг Помпео…
– Нишкни, презренный сын Сатаны! Тебе не обмануть моего носа.
Насколько мы могли расслышать из нашего не очень удобного положения, г-жа Тиракорда взялась обыскивать кабинет, передвигая мебель, открывая створки, шаря в ларцах, переставляя безделушки, полная решимости найти непреложные доказательства. Приятели безуспешно пытались умилостивить ее, заверяя, что никому и в голову не пришло бы здесь пить ничего иного, кроме воды.
– А ну дыхни! – вскричала она.
Отказ любезного муженька подчиниться вызвал такую бурю, какой я отродясь не слыхал.
