могли сказать о себе другие, находившиеся в таком же, как я, положении. В остальное время меня оставляли в покое. Тогда я садился на подоконник, свешивал ноги наружу и смотрел на звезды, а иногда вниз, в сторону Барселоны, в надежде на какой-нибудь пожар, потому что без него город был погружен в абсолютную темноту, и с моей дозорной башни я не мог его видеть, тем более на таком расстоянии. Потом появилось электричество, и все изменилось, но в этом доме к тому времени уже никто не жил. Пойдемте, сеньор, – он резко потянул Онофре за рукав, – давайте поднимемся в мансарду, и я покажу вам, где была моя комната, та самая, о которой я говорил. Покинем на время эти покои, поверьте, они не представляют никакого интереса.
Крыша мансарды прохудилась в нескольких местах; через отверстия просвечивало небо, и, вычерчивая стремительные темные зигзаги, туда-сюда сновали летучие мыши, потревоженные вторжением чужаков. Остальные спали, повиснув на балках вниз головой. Из-под ног бросились врассыпную большие жирные крысы с жесткой, как колючки терновника, шерстью. Старик испуганно подхватил на руки собачонку.
– В ту ночь я не мог заснуть, – продолжил он свой рассказ все тем же тоном, будто не прерывался ни на минуту. – До моей комнаты доносились звуки музыки. Играл оркестр, бал был в разгаре. Я, по обыкновению, смотрел в окно. Внизу, по другую сторону моста, на эспланаде, при слабом свете звезд, которые в ту летнюю ночь, сеньор, в ту страшную ночь усыпали небосвод мириадами серебряных точек, я смог рассмотреть экипажи прибывших на бал знатных гостей (естественно, все они были горячими сторонниками герцога – нет надобности говорить это), а дальше, на склонах горы) – бесконечное число огоньков; они двигались медленно, будто стайка ленивых светлячков, но это были не светлячки, сеньор, а факелы, освещавшие дорогу отрядам солдат генерала Эспартеро, предупрежденного о присутствии герцога каким-то предателем, будь он неладен, и отдавшего приказ окружить имение. По иронии судьбы никто, кроме меня, не заметил готовившуюся ловушку, но что мог знать о войне и предательстве в свои шесть лет бедный несмышленыш? Дайте мне отдышаться, сеньор, и я тотчас продолжу мою историю. – Он шумно запыхтел, достал из кармана огромный носовой платок и вытер им слезы. Потом, ни с того ни с сего, протер глаза собачонке, которая закрутила головой, пытаясь увернуться. Засунув платок обратно в карман, старик продолжил: – Я еще долго слушал музыку, пока сморенный дремой не ушел спать. Не знаю, сколько могло быть времени, когда я проснулся от внезапного ощущения беды. Спавшие со мной собаки проснулись еще раньше и беспокойно метались по комнате, царапали дверь, грызли циновку, покрывавшую пол, и подвывали, будто тоже чуяли в воздухе смутную опасность. Стояла глухая ночь. Выглянув в окно, я заметил, что экипажи уже уехали и огоньков, которые раньше привлекли мое внимание, теперь нигде не было видно. Я зажег огарок свечи и в ночной рубашке, шлепая босыми ногами по полу, вышел в коридор, предварительно закрыв собак, чтобы они, не дай бог, не выскочили и не принялись бегать по дому, казавшемуся погруженным в глубокий сон. По этой самой лестнице, сеньор, я спустился на первый этаж. Не знаю, какая сила тянула меня туда. Вдруг кто- то схватил меня за руку и зажал мне рот: я не мог ни убежать, ни позвать на помощь. Свеча упала на пол, но ее тут же кто-то подхватил. Когда я вышел из оцепенения, то увидел: меня держит герцог Арчибальдо Мария собственной персоной, а свечу подхватил и теперь освещал ею свое дьявольское лицо его адъютант Флитан с кинжалом в зубах. Все это повергло меня в невыразимое смятение.
– Не бойся, – услышал я у своего уха шепот герцога, дышавшего мне в лицо таким вонючим и густым перегаром, что я чуть было не потерял сознание. – Ты знаешь, кто я? – спросил он, и я ответил легким кивком головы. Похоже, его удовлетворил мой ответ, так как он сказал: – Если так, то тебе должно быть известно и следующее: ты обязан во всем мне подчиняться. – И поскольку я опять знаком выразил согласие, он спросил, знаю ли я, где спальня сеньориты Кларабельи. Получив мой утвердительный ответ, оба мужчины переглянулись и издали отвратительный смешок, смысл которого я не мог себе представить даже в кошмарном сне. – Тогда отведи меня туда и не теряй времени, – сказал герцог, – потому что сеньорита Кларабелья ждет меня. Я должен ей кое-что передать, – добавил он через некоторое время, и его слова заглушил грубый хохот адъютанта. Я, естественно, подчинился. Перед дверью спальни мне отдали свечу и приказали вернуться к себе в комнату. – Ступай спать и никому ни слова о произошедшем, – предупредил меня герцог, – иначе я прикажу Флитану отрезать тебе язык.
Я поспешно вернулся в комнату, ни разу не оглянувшись. Однако перед дверью задержался: встреча оставила в моей душе тяжелое чувство, которое я не мог себе объяснить. В конце коридора нашей мансарды находилась комната ключницы, возможно, моей матушки, а может, и нет – кто же теперь знает? На цыпочках я вошел в комнату, где она спала, как я уже сказал, вместе с другими слугами, подошел к ее кровати и потряс за плечо. Она приоткрыла глаза и сердито на меня уставилась.
– Какого дьявола ты здесь делаешь, каторжник? – прошипела она сквозь зубы, и я, испугавшись, подумал: нет, она мне не мать, а в таком случае мне от нее нечего ждать, кроме хорошей взбучки. Тем не менее я ответил:
– Мне страшно, маменька.
– Ладно, – ответила она, сменив гнев на милость. – Оставайся тут, если хочешь, но не лезь ко мне в постель. Я сегодня не одна, – добавила она, поднеся указательный палец к губам и указывая на человека, храпевшего у нее под боком и, к слову, совсем не похожего на моего отца, лесника, хотя, разумеется, это тоже ни о чем не говорит.
Я послушно растянулся на циновке у кровати и принялся считать ночные горшки, которые были видны с моего места на полу. Скоро я опять проснулся от толчка – меня изо всей силы трясла мать. Все служанки, а также мужчины, находившиеся в их комнате по известным причинам, бегали из угла в угол, разыскивая свою одежду при жидком свете, сочившемся сквозь окно на потолке. Я спросил, что случилось, и мать, вместо объяснений, больно щелкнула меня по носу.
– Не задавай лишних вопросов, и скорее пошли отсюда, – сказала она, набросила платок поверх ночной сорочки и быстро вышла из комнаты, таща меня за собой.
Лестница сотрясалась и скрипела под тяжестью стремительных шагов прислуги, бежавшей вниз в подвальное помещение. Там мы увидели сеньора и сеньору Роселл. На хозяине все еще был парадный костюм – он то ли не снимал его, то ли успел надеть снова; в правой руке он сжимал саблю, вынутую из ножен, а левой покровительственно обнимал плечи сеньоры Роселл, которая рыдала у него на груди, прижавшись лицом к узлу галстука. На ней был длинный бархатный халат синего цвета. Проходя мимо них, я услышал, как сеньор шептал:
