Человек, державший в страхе всю Германию, встретил меня на пороге скромного загородного дома. Местность казалась незнакомой. Поездка заняла много времени, и подозреваю, мы ехали кружным путем. Короткая, усыпанная щебнем дорожка, ведущая к входной двери, тянулась между густыми деревьями, но освещалась яркими фонарями. Хозяин дома страховался от неожиданных визитов непрошеных гостей.

Сухой лист, подхваченный легким ветерком, опустился на плечо его мундира. Я знала, что он будет в форме: я не видела ни одной фотографии, где он был бы в штатском. Я задавалась вопросом, как смогу я просидеть целый вечер напротив человека в перетянутом ремнями черном мундире, с «мертвой головой» на фуражке и с кинжалом. Но он был в серой полевой форме главнокомандующего войсками СС. Почему-то я не заметила разницы. Форма казалась черной.

Я же по такому случаю приоделась, нарушив свои обычно незыблемые правила. Недовольство собой усугублялось неудобством моего наряда: голубой тафтяной штуковины, которая стесняла движения рук и натирала шею. В ней я чувствовала себя нелепой и уязвимой. Непонятно почему я надеялась, что привыкну к ней с течением времени.

Чуть наклонившись, Гиммлер поднес мою руку к губам. У него были маленькие и довольно изящные руки. Виски у него были чисто выбриты, а волосы на макушке подстрижены в кружок. От этого его лицо казалось уже, чем было на самом деле. Форма его черепа не соответствовала арийскому стандарту; по слухам, это его беспокоило. В волосах у него белели чешуйки перхоти.

Он взял мое пальто и передал адъютанту, а потом провел меня в аляповато обставленную гостиную. На стенах, оклеенных узорчатыми кремово-голубыми обоями, висело множество плохо сочетающихся между собой картин и фотографий: германские пейзажи, снимки студенческой группы, спортивной команды и семьи, забранный в рамку текст, гласящий: «Готовься к войне с миром в душе», и фотография каменного столба, стоящего посреди лесной поляны. Над каминной полкой находилось главное украшение комнаты: надписанный портрет Гитлера. «Моему верному Хайни, в знак дружбы» – было наискось написано в углу.

В камине горел огонь. В комнате было тепло, даже душно. На окнах висели малиновые парчовые занавеси, не гармонирующие с оранжево-красным ковром, а диван и кресла были обтянуты дорогой тканью неприятного серовато-зеленого цвета. Куда ни глянь, повсюду теснились разные безделушки; похоже, коллекция собиралась без всякой системы. У стены стоял большой книжный шкаф, набитый книгами в кожаных переплетах, выстроенными идеально ровными рядами.

Гиммлер пододвинул мне кресло поближе к камину и спросил, чего бы я желала выпить. Я попросила чего-нибудь безалкогольного. Он пришел в восхищение.

– Как вы благоразумны! Я сам весьма воздержан по части спиртного. У меня есть нечто особенное. Минеральная вода из чехословацкого протектората: один из моих геодезистов нашел там источник.

Он вызвал звонком адъютанта, который через минуту вернулся с графином сверкающей воды и двумя бокалами на подносе.

Гиммлер наполнил бокалы. Отблески огня коротко полыхнули на толстых стеклах его очков, когда он протянул мне бокал.

– Хайль Гитлер! – сказал он.

Я вскочила на ноги.

Потом начался серьезный разговор. Он не умел болтать о пустяках, но с педантическим удовольствием демонстрировал свою эрудицию. В ответ на мой вопрос о столбе он сказал, что на фотографии запечатлен камень с руническими письменами, находящийся в норвежском лесу. А затем завел разговор о руническом алфавите и германской культуре, его создавшей.

– Ошибочно было бы полагать, что наши предки были людьми невежественными и примитивными, – сказал он. – Они знали вещи, о которых мы не имеем ни малейшего понятия.

В качестве примера он привел растения, обладающие целебными свойствами. Знание лекарственных трав по большей части утрачено, сказал он. А оно имело величайшее значение. Рейхсфюрер лично распорядился разбить сад для выращивания и изучения лекарственных растений.

Я спросила, достаточно ли времени у него остается на подобные увлечения.

– К сожалению, нет, – сказал он. – Я отдаю приказы проводить разные исследования, но сам редко нахожу время этим заниматься. Хотя позже, если вы не станете возражать, я попрошу вас посодействовать мне в одном моем небольшом хобби. На самом деле именно благодаря ему у меня и появился этот дом, моя маленькая слабость.

– Ваше хобби связано с вашей работой, герр Гиммлер?

– Должен признаться, да. Все, что я делаю, так или иначе связано с моей работой. Но такой уж я человек. Я ко всему отношусь очень серьезно. Но у меня есть несколько любимых проектов.

– А где находится ваш сад лекарственных растений, герр Гиммлер?

– В местечке под названием Аушвиц. Вряд ли вы о таком слышали.

Я не слышала. Мы перешли в столовую.

За супом Гиммлер расспрашивал меня о работе.

– Вы верите, что смелость есть свойство, обусловленное генетически? – спросил он.

– Я об этом не думала.

– Это мужское качество.

– Оно присуще и женщинам.

– Да, но у женщин смелость связана с такими вещами, как защита потомства. Она ограничена. – Он бросил на меня взгляд. – Вы считаете себя аномальной?

– Нет, не считаю. – Я постаралась не выдать своего потрясения.

– Вероятно, я употребил неверное слово. Я привык мыслить научными терминами, а такой язык не всегда уместен.

Гиммлер перевел разговор на другую тему, обратив мое внимание на непритязательность пищи. Она была действительно непритязательной – в том смысле, что приготовлена и подана без всяких изысков; но пищи такого качества и в таком количестве уже много лет не видели в простых немецких домах. Основным блюдом был запеченный окорок, обложенный печеными яблоками. К нему подали разнообразные салаты из свежих овощей, достать которые в Берлине было непросто.

– Ходят слухи о разных излишествах, – сказал Гиммлер. – Но в своем доме я не допускаю никаких излишеств.

Он заговорил о религии. К великому своему прискорбию, он узнал, что большинство людей считает его атеистом. Он сказал, что твердо верит в высшую силу. Но высшая сила не выделяет человека среди прочих представителей животного мира.

– Здесь христиане глубоко заблуждаются, – сказал он. – По сути человек ничем не отличается от прочих животных. А самое сильное животное побеждает в борьбе за существование. Это и есть божественный закон.

При этих словах его глаза за толстыми стеклами очков блеснули, и он выпрямился в кресле. Как он, наверное, недоволен своим телом, подумала я: своим коротеньким пухлым телом, похожим на мышиное. Близорукие глаза, рыхлое брюшко, безвольный подбородок.

Я сказала (единственно из желания посмотреть, как он выкрутится), что, поскольку христианство