подготовке.

По команде «построиться» я бросилась в самый конец шеренги, надеясь, что именно там мое место; но оказалось, что мое место не там. Сержант раздраженно велел мне занять другое место в строю.

Потом он скороговоркой принялся объяснять, как следует выполнять разные команды. Разумеется, все находившиеся на учебном плацу, кроме меня, уже знали, что и как делать. Я почувствовала, как струйка пота стекает у меня по шее и ползет между лопатками под жаркой колючей гимнастеркой. Мужчины по одну и другую сторону от меня стояли совершенно неподвижно.

Пулеметная очередь слов закончилась.

– Хорошо, – обыденным тоном сказал сержант. Наступила пауза, и я почувствовала, как мужчины вокруг напряглись.

Воздух сотрясся от оглушительного рева, и все стоявшие в две шеренги курсанты летной школы, кроме меня, стали по стойке «смирно». Я приняла положение «смирно» долей секунды позже. Не шевеля головой, я скашивала глаза в сторону в попытке проверить, правильно ли я стою. Я чувствовала тяжелый взгляд сержанта.

Затем последовал ряд других команд, которые я неуклюже выполнила. Потом наступила пауза. Сержант снова поставил нас по стойке «смирно». Он прошелся взад-вперед вдоль строя, цокая каблуками по утрамбованной земле.

Мой сосед пошевелился. Еле заметное движение, вызванное слишком глубоким вдохом.

Сержант так и вскинулся. Он осыпал нас площадной бранью, буквально смешивая с грязью. Я слушала, выпучив глаза от удивления и ужаса. Я знала, что такое бывает, но даже не предполагала, что в столь чудовищной форме. Почему курсанты мирятся с этим? Вероятно, они находят в этом своего рода удовольствие.

Он остановился прямо напротив меня. Нет, мне не следовало отвлекаться на посторонние мысли, даже на мгновение.

Несколько секунд сержант молчал. Он стоял всего в нескольких дюймах от меня, перекатываясь с носка на пятку. Исходящие от него волны энергии, животной силы, с трудом сдерживаемой ярости нагоняли смертный ужас. Я стояла вытянувшись в струнку, вскинув подбородок и глядя прямо перед собой – то есть упираясь взглядом в идеальный узел его галстука.

Не сделав предупреждающего вдоха, с ошеломившей меня яростью он проревел:

– А это еще что такое, матерь божья?

Всеобщий страх, но с оттенком удовольствия.

– Что это такое, спрашивается? Мужчина пли женщина – или дикий кошмар?

Он отступил назад и рявкнул:

– Вы! Кем бы вы ни были! Шаг вперед!

Я шагнула вперед.

– Не-е-ет! – проорал он. – Я сказал не «кокетливый неуверенный шажок вперед на цыпочках». Шаг вперед.

Я снова шагнула вперед, быстро и четко, и застыла в положении «смирно». Он осмотрел меня с одной и другой стороны: ни одна деталь моего позорного одеяния не ускользнула от его взгляда, ни одно подрагивание моего лица.

– Помоги нам, боже, – сказал сержант.

Он поднял глаза на курсантов, стоявших в две шеренги позади меня, и еле слышные смешки прекратились.

– Имя! – рявкнул он.

– Курсант авиашколы Курц. – Я постаралась произнести это быстро и отчетливо, как нас учили.

Сержант поморщился. Его лицо приняло недоуменное выражение. Он приставил ладонь к уху.

– Что это было? – спросил он. – Какой забавный звук. Мне послышался мышиный писк. – Он широко разинул рот и проревел: – Мне послышался мышиный писк!

Окна ближайшего здания задребезжали. На долю секунды я закрыла глаза. Я ничего не могла поделать: ужас владел мной.

Сержант только этого и ждал.

– Боже правый, оно собирается вздремнуть!

Он еще несколько секунд сверлил меня взглядом. Потом снова рявкнул:

– Имя!

– Курсант авиашколы Курц. – На сей раз у меня получилось громче.

Сержант уставился в землю в явном отчаянии. Потом возвел взор к небу.

– Как следует отвечать унтер-офицеру? – громогласно обратился он к небесам. – Неужели так: «Курсант авиашколы Курц»? – нарочито жеманным тонким голосом прогнусавил он. – На что это вообще похоже: «Курсант авиашколы Курц»? – Последние слова он произнес в той же манере. – Нет! Так не пойдет! Отвечать унтер-офицеру надлежит следующим образом: «Курсант авиашколы Курц!» – Он выпалил фразу так быстро, так отрывисто, так немилосердно коверкая слова, что они с трудом различались.

Сержант круто повернулся и выбрал взглядом первого попавшегося человека во втором ряду.

– Имя!

– Курсант авиашколы Раушенберг! – Пулеметная очередь слогов.

– Вы! Имя!

– Курсант авиашколы Фукс!

– Вы! Имя!

– Курсант авиашколы Шубер!

– Хорошо. – Он повернулся ко мне. – То, что вы сейчас слышали, не дает полного представления о том, как следует отвечать унтер-офицеру; это лишь первая робкая попытка отвечать унтер-офицеру должным образом.

Он приказал мне стать обратно в строй и пролаял:

– Четвертый отряд курсантов, напра-во!

Они повернулись быстро, слишком быстро. Я опять поймала на себе испепеляющий взгляд сержанта.

Он гонял нас беспощадно. В течение часа мы маршировали, поворачивали налево-направо, ломали строй и снова становились в строй, вытягивались в стойке «смирно» – и в течение часа я делала все из рук вон плохо, постоянно становилась не на свое место в строю, спотыкалась и хотела умереть под пристальным свирепым взглядом этого демонического человека. Наконец он отпустил нас. Почти всех. Меня он не отпустил. Он заставил меня стоять по стойке «смирно», покуда расхаживал взад-вперед, явно пытаясь решить, что же со мной делать. Похоже, я представляла собой самую ужасную проблему из всех, с какими ему приходилось сталкиваться в ходе его профессиональной деятельности.

Через несколько минут он сказал:

– Всю следующую неделю вы будете ежедневно заниматься строевой подготовкой дополнительно. Явитесь ко мне после лекций.

– Слушаюсь, герр сержант.

– Вы являете собой самое отвратительное зрелище из всех, которые когда-либо оскверняли наш учебный плац.

– Так точно, герр сержант.

– Можете идти.

Я вернулась в свою комнату. До начала лекций оставалось четверть часа. Мне нужно было остаться наедине с собой всего на несколько минут. Мне нужно всего несколько минут, думала я. Чтобы прийти в себя.

Я сидела на кровати в своей форме и слышала смех, доносившийся с другой стороны летного поля.