актрисой.

— Ну и как она? — с улыбкой спросил Айтел.

— Без малейшей фальши. Красивая, умная, с огоньком. Одна из самых остроумных женщин, каких я знал. А в постели — Бог ты мой! — никакого притворства.

— По-моему, то, как мужчины говорят про женщин, просто ужасно, — вставила Илена, и Айтел еле удержался, чтобы не сказать: «Не считай, что ты обязана встревать в каждый разговор».

Минуты текли за минутами, а Невинс все продолжал говорить. Он прожил замечательные двенадцать месяцев. И признавался, что это был лучший период в его жизни. Он познакомился со столькими людьми, столько фантастического испытал: однажды вечером напился с высокородным стариком из палаты лордов, неделю провел с высокопоставленным американским государственным деятелем, который хотел услышать мнение Невинса по поводу того, как он произносит речи, — словом, это был год, полный развлечений.

— Надо тебе поехать в Европу, Чарли. Все происходит именно там.

— Да, — сказал Айтел.

— Я слышал, ты многого ждешь от этой своей картины.

— Малого, — сказал Айтел.

— Это будет потрясающий фильм, — решительно заявила Плена.

Невинс бросил на нее взгляд.

— О, я уверен, — сказал он.

Айтела задевало то, как Невинс относился к Илене. Он был вежлив и редко обращался к ней. Но все время, казалось, хотел сказать: «Зачем тебе, старина, брать на себя такие долгосрочные обязательства? В Европе столько потрясающих женщин».

Когда Невинс попрощался, Айтел пошел проводить его до машины.

— Кстати, — сказал Невинс, — не говори, что я тут был. Ну, ты понимаешь почему.

— Как долго ты намерен пробыть в городе?

— Всего пару дней. Это самое скверное. Ужасно занят. Догадываюсь, что ты тоже.

— Сценарий заставит меня работать.

— Это понятно. — Они обменялись рукопожатиями. — Ну, — сказал Невинс, — передай привет твоей хозяйке. Повтори, как ее зовут?

— Илена.

— Очень славная девочка. Позвони мне, и, может, мы найдем подходящее местечко, где пообедать.

— Или ты позвони мне.

— Конечно.

Невинс уехал, и Айтел с неохотой вернулся в дом. Он был встречен разъяренной Иленой.

— Хочешь ехать в Европу, вот и отправляйся сейчас же, — выкрикнула она. — Не думай, что я буду тебя удерживать.

— Как ты со мной разговариваешь! В данный момент мне даже паспорта не дадут.

— Ах вот в чем загвоздка. Если бы ты мог получить паспорт, тебя через пять минут здесь уже не было бы, и ты сказал бы мне на прощанье — поцелуй меня в зад.

— Илена, — ровным тоном произнес он, — пожалуйста, не кричи, как рыбная торговка.

— Я знала, что так будет, — сказала между всхлипами она. — Ты просто тянул время, ждал, когда будет спущен курок и произойдет взрыв.

Образность ее языка могла вызвать у него раздражение.

— Ладно, ну что ты расстроилась? — устало спросил он.

— Я ненавижу твоего приятеля.

— Он не стоит ненависти, — сказал Айтел.

— Только вот ты считаешь его лучше себя.

— Ну, не говори глупостей.

— Считаешь. В этом-то и весь ужас. Ты обозвал меня рыбной торговкой, потому что не можешь трахать принцессу, как он.

— Принцессу он не трахал. Это была всего лишь актриса.

— Тебе хотелось бы прямо сейчас быть в Европе. Хотелось бы избавиться от меня.

— Прекрати, Илена.

— Ты не бросаешь меня, потому что со мной чувствуешь свое превосходство. Это помогает тебе иметь о себе высокое мнение. Судя по тому, что другие думают о тебе.

— Я же люблю тебя, Илена, — сказал Айтел.

Она не поверила ему, и, успокаивая ее, говоря ей, что тысяча Нельсонов Невинсов не имеют для него такого значения, как причиненное ей огорчение, он ненавидел себя за то, что говорит неправду, ненавидел за то, что почувствовал укол ревности — назовем это скорее завистью, — поняв, что забыт, что люди, работавшие у него ассистентами, ездят на коронацию и спят с женщинами-знаменитостями, с какими он уже давно не общался. «Неужели я никогда не повзрослею?» — в отчаянии спрашивал он себя.

Так не повезло. Впервые за несколько недель он впал в глубокую депрессию и снова и снова повторял: «Надо же было Невинсу явиться именно сегодня! Как раз когда я готов был начать!» Весь вечер он изучал Илену — изучал критически, и она, почувствовав его внимание, смотрела на него и спрашивала:

— Что-то не так, Чарли?

Он качал головой, бормотал:

— Да нет. Ты такая красивая.

А сам все время говорил себе, что она такой плохой материал, что ей еще надо пройти такой путь, чтобы из нее что-то получилось. По десятку сигналов, которые она подавала ему, он понимал, что она предлагает сегодня ночью вновь предаться любви; он этого немного боялся и оказался прав: после акта он погрузился в еще большую депрессию. Илена впервые благотворно не подействовала на него, и однако же она сказала в тот момент:

— Ох, Чарли, когда ты любишь меня, все снова в порядке — и глядя на него глазами, жаждавшими обрести покой невинности, она застенчиво спросила: — Ты тоже так чувствуешь?

— Больше, чем когда-либо, — вынужден был он сказать и, тихо перенеся в душе одно поражение за другим, почувствовал, что к нему вернулось прежнее состояние и он снова стал одинок.

На следующий день Айтел все же заставил себя сесть за работу. Он в третий раз за пятнадцать месяцев брался за этот сценарий, не говоря уже о полдюжине попыток за последние десять лет, и теперь надеялся, что наконец готов довести дело до конца. Он столько лет обдумывал эту историю, а в последние недели здесь, в Дезер-д'Ор, с тех пор, как они с Иленой начали жить вместе, он наметил каждую сцену и знал в точности, чего хочет. Однако, начав работать, обнаружил, что смотрит на свой будущий фильм глазами Нельсона Невинса. Сколько он ни старался — а были дни, когда он доводил себя до полного изнеможения, сидя за столом по двенадцать — четырнадцать часов, — получалось все равно нечто низкопробное или вымученное, нечто унылое, фальшивое. Потом, усталый и раздраженный, он будет неподвижно лежать рядом с Иленой или возбудится и как бы между прочим овладеет ею, чтобы, как он часто думал, вдарить разок для расслабления мозгов.

В иные ночи, стремясь понять себя, он еще сильнее черпал из запасов своей истощенной энергии, делал ставку на несколько чашек кофе и приглушал их действие несколькими снотворными, пока, подобно разведчику недр, не погружался в себя, но, зная о себе слишком многое, слишком сложное, слишком опасное, найдет спасение в бутылке виски, так как с помощью спиртного ему всегда удавалось вернуться в реальность. А на другой день будет лежать, ошалев от лекарств. «Я даже конкурирую с психоаналитиками, — думал Айтел, — настолько я конкурентоспособен», — и чувствовал, что только сам может себе помочь. Ответ ведь был прост, и он знал ответ. Задуманная им картина — опасна, а у него столько врагов, и врагов настоящих — никакой психоаналитик не способен их прогнать. Неужели он был так наивен, что думал, будто сможет снять свою картину в такое время, когда люди вроде Германа Тепписа сидят и аплодируют? Для этого нужна энергия и смелость и все хитроумные трюки, каким он научился за двадцать лет управления работавшими на него людьми; а чтобы на это пойти, обладая всем перечисленным, наверное, нужен человек молодой, такой сильный и простодушный, какой способен верить,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату