ухмыляясь, ласкает ее внушительный бюст, и мадам страстно мычит:
— М-м-м-м-м-м-м…
Внутри у Яуберта все сжалось. Интересно, почему он снова думает о сексе? Может быть, в предвкушении свидания с психологом Ханной Нортир? Может быть, он надеется приласкать ее, обнимать ее за хрупкие плечики своими большими руками и медленно, постепенно подготовить ее к любви? Ему захотелось нежно поцеловать Ханну в розовые ненакрашенные губы, прижать ее к себе…
Мадам Джослин Лоу шумно выдохнула через рот. Плечи ее устало просели, руки, сжимающие рубашку, скользнули вниз, голова упала на грудь. В такой позе мадам постояла так несколько секунд. Журналисты нерешительно зашушукались.
— Недостаточно, — устало, но решительно заявила ясновидящая. — Поехали дальше!
35
Они переезжали от одного места убийства к другому. Впереди, в «мерседесе», ехала сама мадам с чернокожим водителем, затем детективы в «форде-сьерра», а за ними — целый кортеж: микроавтобусы, тонвагены, лихтвагены, легковые машины с журналистами.
Пока мадам пыталась уловить вибрации последних секунд жизни Ферди Феррейры, Яуберт искал телефонную будку. В потрепанном справочнике он отыскал номер билетной театральной кассы и позвонил. Ему сказали, что в пятницу вечером действительно дают «Севильского цирюльника». А также в субботу и на следующей неделе в среду, пятницу и субботу.
Он спросил, есть ли билеты на вечер пятницы.
Все зависит от того, какие ему нужны места — дорогие или дешевые.
— Только самые лучшие, — заявил он.
— Дорогих билетов осталось мало. Если вы сообщите номер вашей кредитной карты…
Он замялся в нерешительности. Если Ханна Нортир не захочет пойти с ним… Хорошая будет картина — он с Бенни Грисселом среди любителей оперы. Два тупых полицейских слушают сопрано, либретто и прочую дребедень. Но потом решил, что надо настроиться на лучшее. Кто не рискует…
Он заказал два билета, повесил трубку и вернулся на пляж, откуда доносилось знакомое мычание: «М-м-м-м-м-м-м…»
— У меня есть интересные наблюдения, но вам придется дать мне время, чтобы привести мысли в порядок. Постараюсь собраться на обратном пути в гостиницу. Пресс-конференцию созовем на шесть?
Слова мадам Лоу не обрадовали представителей СМИ, но журналисты — народ терпеливый. Они собрали оборудование и вернулись к машинам, выстроившимся в рядок на парковке у пляжа.
— Вот трепло, — высказался О'Грейди, заводя мотор.
Яуберт молчал. Он держал рубашку, которая требовалась мадам для работы, и думал о том, как страшно ему хочется курить. Голова раскалывалась… звенело в ушах. Боже, он готов на все, что угодно, ради сигареты!
— Капитан, я тоже хочу послушать, — заявил Баси Лау. — Можно мне прийти на пресс- конференцию?
— Да.
— Интересно, что она скажет. Уловила ли она по своим вибрациям, что Уилсон был голубой, а Уоллес изменял жене направо и налево?
Проходившая мимо репортер криминального отдела «Аргуса» услышала последние слова Лау и навострила уши. К ее глубочайшему сожалению, больше ничего интересного она не услышала. Она оглянулась по сторонам — нет ли поблизости ее собратьев по перу. Оказалось, что остальные представители прессы уже уехали или стоят где-то в отдалении.
— Кого-нибудь подвезти до отеля? — громко провозгласила она, чтобы Лау ее услышал. Она говорила на африкаансе с сильным английским акцентом.
— Вы сейчас на работу, капитан? — спросил Лау.
— Нет, домой к Нинаберу, — ответил Яуберт.
— Можно мне поехать с вами? — улыбнулся Лау репортерше.
— Разумеется, — обрадовалась та.
— Сыновья Нинабера пока у соседей. Я говорил со старшим. Он сказал, что брат отца уже едет из Аудхорна. Соседи его оповестили. По словам врачей, миссис Нинабер еще под действием снотворного, — сказал Сниман.
— А что письменный стол?
— Вот все, что мы нашли. — Сниман показал на лежащую на полу аккуратную стопку. — Ничего существенного. Семейные реликвии. Свидетельство о браке, свидетельства о крещении, школьные дневники детей, фотографии…
— Молодец, хорошо поработал.
— Что дальше, капитан?
— Ты спросил мальчика про остальных убитых?
— Он таких людей не знает.
— А про Оберхольцер спрашивал?
— Нет.
— Геррит, нам предстоит начать все сначала. Я позвоню миссис Уоллес и миссис Феррейре. Ты бери на себя мать Уилсона и его сослуживцев. Спроси их о Нинабере.
Сниман кивнул и отвернулся. Яуберт понимал: молодой констебль не верит в то, что все убитые были знакомы между собой. Потом Яуберт направился в кабинет Нинабера, мельком оглядел висящие на стенах фотографии и дипломы, сел за стол и вытащил свой блокнот. Доктор Ханна Нортир. Он увидит ее завтра! Но встреча будет официальной. А сейчас он звонит по личному делу. Он набрал ее номер.
«Здравствуйте. К сожалению, сейчас я не могу подойти к телефону. Пожалуйста, оставьте сообщение после звукового сигнала. Спасибо, до свидания».
Яуберт ничего не сказал. Наверное, у нее сейчас пациент. Он отключился, набрал номер еще раз.
«Здравствуйте. К сожалению…»
Какой у нее приятный голос! Она говорит так, будто ей действительно жаль, что она не может ответить. Такой мягкий, мелодичный голос. Яуберт представлял, как шевелятся ее губы. У нее красивый рот. Красивое узкое лицо, длинный изящный нос. Голос какой-то усталый… Она вынуждена нести на своих хрупких плечиках тяжкое бремя. Постоянно занимается проблемами других людей. Видимо, она никогда не отдыхает по-настоящему, не расслабляется. Может быть, ему удастся ей помочь.
Он тихо положил трубку на рычаги.
Ты влюбился, дурак!
Он машинально похлопал себя по карману, в котором обычно держал сигареты. Потом вспомнил, что бросил курить, и очень расстроился.
Как не вовремя он решил расстаться с дурной привычкой!
О господи, как хочется курить! Даже руки дрожат.
А может, не бросать так резко, а просто курить меньше? Скажем, четыре штуки в день, и не больше. Или три. Три сигареты в день никому не повредят. Одну с кофе… Нет, только не перед бассейном. Первую в кабинете. Часиков в девять утра. Одну — после диетического обеда. И одну вечером, с книжкой и бокалом вина. Кстати, и о выпивке надо подумать. Пивом больше увлекаться нельзя, от него толстеют. Лучше перейти на виски. Решено! Он приучится пить виски.
«Что будете пить, Матт?» — спросит его Ханна Нортир в пятницу вечером, когда пригласит к себе домой и они будут сидеть в гостиной, в мягких креслах. Она поставит диск с какой-нибудь оперой. Музыка будет играть тихо. В углу будет гореть красивый торшер; комната утонет в полумраке.
«Виски, — скажет он. — Пожалуйста, Ханна, мне виски».
Ханна.
