Слушаю, как ее дыхание становится ровным, глубоким, и думаю, что впервые после разрыва с Зоей мне придется полностью довериться кому-то. Я понимаю, что это решение означает потерю эмоциональной независимости. Но оно вовсе не означает, что теперь я не одинок.

В среду весь день гоняюсь за хитрыми турагентами и горящими путевками в Грецию. В конце концов мне удается узнать об очень выгодном предложении в компании «Солнечная радость», крошечный офис которой находится рядом с Паддингтоном. Они предлагают недельный отпуск на греческом острове Кос. Вылет из Гатвикского аэропорта в субботу. Ладно, пусть это остров. И скорее всего, его главной достопримечательностью будет попсовая дискотека, а не архитектурные достижения великой Эллады. Но какая, к черту, разница? Это же заграница, так? Сойдет. Правда, Мэнди, представитель «Солнечной радости», не очень-то распространяется о других деталях поездки. Например, о гостинице, — говорит, что нам все скажут по прибытии на место. О трансфере из аэропорта и обратно, — об этом мы тоже узнаем по прибытии. О расстоянии до пляжа, — по словам Мэнди, на таком маленьком острове до пляжа везде близко. Но, в сущности, какая разница. Все мои сомнения развеяли яркие фотографии из брошюрки, которой Мэнди заманчиво помахала перед моим носом. Правда, домой мне брошюрку не дали. И главное, это дешево. До неприличия. Поэтому я соглашаюсь. Подписываю отказ от права подать в суд на агентство «Солнечная радость» в случае, если мой отпуск окажется не солнечным или не радостным. Мэнди выдает мне билеты, выводит из офиса, запирает за мной дверь и вывешивает табличку «Закрыто».

Готово.

Пятница, вечер. Я лежу на своей кровати, наблюдаю, как сигаретный дым струйкой поднимается к потолку. Грустно. Грустнее некуда. Комната похожа на место падения самолета: содержимое шкафа и комода разбросано по полу и кровати. Из недр шкафа я извлек «моднейшие» курортные приобретения за последние десять лет: бермуды длиной до щиколотки, о-о-о-чень облегающие плавки, шлепанцы с нарисованными пальмами и бейсболку с надписью «Оторвался на Канарах». Но мне так грустно вовсе не от того, что предстало моему взору. Наоборот, от того, чего я не могу сейчас видеть. Эми. Где она сейчас. И с кем.

Вчера ночью я принял важное решение. Было уже около пяти утра. Я лежал рядом с Эми в ее кровати. Мы отлично провели вечер. Сначала сходили на любительский спектакль, где играла ее подруга, потом поужинали с труппой и завершили постельным многоборьем. Эми уже спала, а я не мог сомкнуть глаз. Я все время думал о Тристане. Точнее, об Эми и Тристане. Что они могут быть вместе. Я тщетно пытался заставить себя не думать об этом, убеждал себя, что волноваться не о чем. На улице начинало светать. Задроздели дрозды, зашуршали первые машины. Я лежал напряженный и бессонный. Я был в отчаянии. Поэтому я принял решение не думать о Тристане. И всякий раз, когда он появится в моих мыслях, заставлять себя думать о чем-нибудь приятном. О чем угодно. И у меня получилось: я уснул.

Получается и теперь.

За последние полчаса мысли о Тристане отравляли мне душу не меньше восьми раз. И я сразу представлял себе восемь вещей, более приятных, чем Тристан. В том числе:

а) мышиные какашки;

б) вшей;

в) слюнявых собак;

г) геморрой;

д) смерть.

Эти мысли не доставили мне большого удовольствия, зато спасли от полного безумия и паранойи. Смотрю на часы: ровно семь. Эми сейчас, наверное, уже встретилась с Тристаном. Козел. Быстро прибавляю к своему списку варикоз.

— Ну, — говорит Мэтт, появляясь в дверях. На нем самая старая рубашка и потрепанные джинсы: униформа для мальчишника у Алекса. — Как сборы?

Я пинаю пустую дорожную сумку.

— Хреново. А у тебя?

Он похлопывает по карману, из которого торчит зубная щетка:

— Еду налегке. — Потом подсаживается ко мне на кровать, достает сигарету. — Когда вылетаете?

— Завтра утром, в девять пятнадцать.

— Значит, Эми сегодня ночует здесь?

— Нет, у нее ужин с другом.

— Что? — смеется Мэтт. — И она надеется, что ты не опоздаешь на самолет? Видно, она плохо тебя знает.

— Я не опоздаю.

Услышав мой тон, Мэтт смотрит на меня с удивлением:

— Друг, у тебя все в порядке?

— Конечно, — отвечаю я. — Почему должно быть не в порядке?

— Да так. — Взгляд его полон скепсиса. — Просто не слышу в твоем голосе энтузиазма. Сам посуди: ты отказываешься от классного мальчишника в Эдинбурге, потому что едешь в отпуск с женщиной своей мечты, а вид у тебя печальнее, чем у свиньи на скотобойне.

— Да нормально у меня все, — говорю я. Но это не так. И Мэтт прав — я и впрямь веду себя странно.

Мне хотелось бы рассказать Мэтту, что меня гложет. О Тристане и о вранье Эми. Сказать, что я ни в чем не уверен. Что мое самолюбие втоптано в грязь, и с каждой минутой я закапываю его еще глубже. Но я не могу. Потому что Мэтт — мой друг. И потому что я знаю, как люди реагируют на растоптанное самолюбие. А мне жалости не надо. Ни от Мэтта, ни от Эми. Вообще ни от кого. Поэтому ничего не остается, как сменить тему.

— Слушай, Мэтт, — говорю я. — Извини.

— За что?

— Что не поехал на мальчишник к Алексу.

— Да забудь.

— Ты не злишься?

Он пристально смотрит на меня:

— Конечно, злюсь. Ты предпочел женщину своим друзьям. За это тебя расстрелять бы. — Он смягчает тон, кладет руку мне на плечо. — Но я дам тебе отсрочку, если она того стоит, договорились?

— Она того стоит.

— Вот и хорошо. Именно это я и надеялся услышать. — Он встает и идет к выходу, но у двери медлит, оборачивается. — Да, кстати, мой гардероб в твоем распоряжении, так что не стесняйся. А то наденешь эти свои тряпки, и она тебя точно бросит — кто ж с таким уродом рядом встанет. Спокойной ночи! — салютует мне на прощанье и уходит.

Но ночь у меня выдалась отнюдь не спокойная. Дерьмовая, скажу я вам, выдалась ночка. Мне удалось убить чуть больше часа, подбирая вещички из летней коллекции Мэтта Дэвиса и запихивая их в сумку вместе с билетами и документами. Однако за этими радостными хлопотами наступил полный упадок. Я сижу на кухне наедине с бутылкой водки и кувшином свежего лимонного сока. Погружаюсь все глубже.

Минуты проносятся мимо, Черчилль пялится на меня со стола. Список вещей, более приятных, чем Тристан, растет. В восемь тридцать, когда Эми и Тристан уже наверняка прибыли к какому-нибудь охренительно дорогому ресторану, в моем списке значится пятьдесят пунктов, один мрачнее другого. Например, зубной налет. А еще вонючие носки и дурной запах изо рта. К одиннадцати, когда они, наверное, завершали ужин чашечкой ароматного кофе, пунктов уже сто и список тянет на определение «идиотский». Последними в нем значатся рыбная чешуя, АЭС и грязь. В перерывах между поглощением водки и заполнением списка я звоню Эми домой. Постоянно. Но ее дома нет. Она все еще с ним. Полночь, за полночь. К черту список. Начинаю кидать дротики в доску на стене, воображая вместо мишени лицо Тристана. К черту сок, пью чистую водку, точнее, допиваю то, что осталось.

Но тут происходит нечто. Около часа ночи раздается звонок в дверь. Меня распирает от смеха. И я