хозяина гостиницы свежей клубники и тарелку со сливками.

Катриона поначалу сочла такое желание сущим безрассудством, пока не открылось, для чего все это понадобилось Саймону.

От воспоминаний она вновь улыбнулась. Катриона не могла и представить себе, что к любви можно одновременно применить такие два определения, как липкая и сладкая.

Уэскотт преподал ей сразу несколько уроков любовного искусства за эту ночь. Для самых изощренных любовных поз понадобились столбики кровати и даже пара шелковых чулок. От промелькнувшей в памяти сцены по телу Катрионы пробежал трепет восторга. Особенно приятно было вспомнить, как она взяла реванш после того, как Саймон закончил свое дело, и ей удалось освободиться от пут.

Когда прошлой ночью Катриона стала намеренно дразнить его, она не предполагала, что сама попадет в свою опрометчиво расставленную ловушку. Вначале ей хотелось просто позволить Саймону вкусить немного наслаждения, о котором он будет тосковать до конца жизни. Однако Катриона слишком поздно поняла, что именно ей будет трудно удержаться от возможности устроить для себя прощальный праздник в объятиях Уэскотта.

Она осторожно убрала каштановый завиток волос, упавший на его бровь. Катриона уже не улыбалась. Как бы отчаянно ни хотелось ей думать по-другому, Саймон так и остался тем юношей, в которого она влюбилась несколько лет назад. Как же он красив! Как нежен! Как он решителен и беспощаден, когда добивается исполнения своих желаний! Можно не сомневаться, что он всегда предпочтет удовольствия от занятий любовью опасностям влюбиться в кого-то по-настоящему.

Катриона наклонилась над спящим Саймоном и нежно коснулась губами его шрама, сожалея, что не может больше оставаться с ним.

Когда Саймон проснулся около полудня и обнаружил, что Катриона и ее кот исчезли, он не стал впадать в панику, как в то утро после их свадьбы. Он стал спокойно приводить себя в порядок: почистил зубы, умылся и оделся. Взъерошив пальцами волосы, Уэскотт придал им искусный беспорядок, который так нравился большинству женщин. Затем старательно завязал узел шейного платка, долго изучая собственное отражение в зеркале над раковиной.

Саймон не сомневался, что спустится вниз и увидит там поджидающую его Катриону, он даже представил, как она нетерпеливо притопывает маленьким башмачком и бранит его за долгий сон.

Однако вместо Катрионы его встретил краснолицый хозяин гостиницы, который вручил ему сложенный листок писчей бумаги, скрепленный печатью из дешевого воска.

— Ваша дама просила отдать вам это, когда вы спуститесь вниз.

Саймон взял послание и отвернулся, не заметив жалости во взгляде хозяина гостиницы. Уэскотт вышел на тротуар, не обращая внимания на снующие толпы людей и экипажи, которые мчались по мостовой всего в нескольких футах от него. Распечатав записку, начертанную аккуратным почерком Катрионы, он прочитал:

Саймон аккуратно сложил письмо и сунул его внутрь жилетки, рядом с сердцем, успокаивая себя, что такой исход лучший для него. Катриона решила обойтись без неприятных минут расставания, которые им предстояли в Лондоне. Значит, не нужно будет извиняться за обещания, которых он не давал и не собирался выполнять. Не будет ласковых слов, ведь всего через несколько дней он станет их нашептывать другим женщинам. Не суждено им и соединиться губами в поцелуе, зная, что это их последний поцелуй.

Нужно быть признательным Катрионе за столь зрелые и продуманные решения.

Но почему же он испытывает такие же чувства, как в тот день, когда мать оставила его у порога конторы стряпчего?

Роскоммон Кинкейд узнал о прибытии почтовой кареты по душераздирающему крику старшей дочери. Хотя этот неблагозвучный вопль ему доводилось слышать очень часто, пожалуй, еще с тех времен, когда Элис лежала в пеленках. Уже тогда сообразительная девчонка догадалась, что может заполучить все одним лишь криком и каждый, оказавшийся поблизости, бросится исполнять ее желания, лишь бы заставить ее замолчать. Как обычно в таких случаях, граф стиснул зубы и закрыл уши ладонями.

Уронив безобразную чернильную кляксу на гроссбух, который он просматривал, Росс Кинкейд вскочил на ноги и выбежал из кабинета, двигаясь необычайно проворно для человека такой комплекции.

В последнее время его по-своему радовала любая возможность отвлечься от монотонной жизни, даже если причина была не слишком радостной. С тех пор как Катриона упорхнула со своим женихом-негодяем, во всем поместье графа воцарилась смертельная скука. Однажды для разнообразия он даже отправился на конюшню, где провел несколько часов в ожидании появления на свет очередного жеребенка. А в остальном каждый день, прожитый в поместье, походил на другие такие же однообразные дни. Почти ежедневно старому Кинкейду приходилось выслушивать бесконечную болтовню жены о рукоделии или мечтательные воспоминания Элис о каком-нибудь молодом щеголе, которого она заметила на балу у леди Эндерли.

Раньше он и не понимал, сколько радости доставляли ему споры с развитой и сообразительной племянницей. Только после отъезда Катрионы граф оценил, чем была для него она. Только с ней можно было обсуждать вопросы шотландского права или спорить, мог ли Красавчик принц Чарли удержаться на шотландском троне, если бы перед битвой прислушался к совету лучшего из своих военачальников и согласился дать сражение на открытой болотистой местности. С тех пор как Катриона покинула его дом, Россу не с кем было даже поиграть в шахматы на равных.

Когда запыхавшийся граф подбежал к парадному входу, его заметил младший лакей, который поспешно распахнул дверь, словно опасался, что хозяин выбьет ее.

На ступенях открытой летней галереи стояла графиня, прижимая ко рту носовой платок. Поодаль от неё Элис указывала рукой на аллею, ведущую к дому.

С близкого расстояния в крике дочери можно было разобрать отдельные слова. Естественно, что приятными назвать их было трудно.

— Это она, папа. Это точно она, говорю тебе! Эта маленькая бестия вернулась, она хочет опять испортить нам всю жизнь, как и в тот раз!

Росс заморгал, всматриваясь в запыленную почтовую карету, остановившуюся на аллее. На мгновение промелькнула мысль, что он задремал за письменным столом и видит во сне события давних лет. Из задней двери кареты появилась стройная девушка. Ее шляпка и дорожное платье были слегка измяты и испачканы, а на щеке виднелось грязное пятно. На руках она держала кота, который недовольно озирался по сторонам.

Граф торопливо сбежал по ступенькам навстречу гостье, еще до конца не веря своим глазам.

— Катриона, дитя мое, неужели это ты? Катриона подняла голову и промолвила со смущенной улыбкой.

— Здравствуйте, дядя Росс. Вот я и вернулась домой.

Граф еще не успел осознать удивительный смысл услышанных слов, как племянница разрыдалась и бросилась в его объятия.

— Говорят, эта штука у него как таран, ну ты понимаешь.

— Ого-го, на самом деле? Вот дурень, давно мог бы подыскать себе жену, которая нашла бы такому чуду применение. А я слышала, он умеет расстегивать женщинам корсет одним взглядом, представляешь?