задрать подол ночной рубашки, устраняя последние помехи своим намерениям. В глубине души Катрионе было стыдно перед самой собой, так как тайная греховная частичка ее натуры почти мечтала о подобном повороте событий. Саймону даже не пришлось бы применять насилие. Несколько искусных прикосновений умелых рук, и Катриона сама быстро вошла бы в роль оперной певицы, да так, что пронзительные вопли Бесс из соседней комнаты показались бы лишь сварливыми выкриками рыбной торговки у пристани.

— Конечно, ты права, — после паузы согласился Уэскотт. Он отпустил ее руки и откатился на бок. Опершись на локоть, Саймон стал изучающе рассматривать лежащую рядом жену. — Если же учесть, что оплаты ни за одну из этих работ я не получу, мне, пожалуй, ни к чему усердствовать, пока меня не просят об этом.

Катриона поспешно отодвинулась, боясь выдать, как сильно ей в эту минуту хочется близости с ним. Нет, лучше уж провести эту мучительную ночь, сидя на стуле, укрывшись пледом, и слушать, как за стенкой Джем и Бесс шумно проявляют свои нескончаемые любовные страсти. Однако встать с кровати Катрионе помешал Уэскотт, крепко обхвативший ее за талию. Он притянул жену к себе и прижал спиной к своей груди.

— Спокойной ночи, миссис Уэскотт, — шепнул Саймон, наклоняясь к волосам Катрионы. — Надеюсь явиться тебе во сне.

Не найдя в себе сил воспротивиться такому соблазну, Катриона расслабленно успокоилась в теплом уютном изгибе мужского тела. Довольно быстро она обнаружила, что все-таки ошибалась насчет размеров кровати. Двоим, вполне хватало места на ней, нужно было лишь тесно прижаться друг к другу, соединяясь, словно пара соседних ложек в кухонном ящике. Ощущение возбужденного тела Саймона, плотно вжимающегося в нее, было по-прежнему очень приятным и волнующим. В соседней комнате все так же упражнялись в плотских утехах Джем и Бесс, и от их нескончаемой возни и вскриков возникали мысли, будто за стенкой происходит случка каких-то животных. Но постепенно главным чувством Катрионы стало неизъяснимое блаженство в объятиях Саймона. Удовольствие от этого чувства позволило ей забыть о недавнем, нервном напряжении и провалиться в сон. В сон, где ее ждала совсем другая встреча с ним.

Наутро Саймон проснулся от сильной головной боли. В кровати он был один. Похмельное пробуждение и связанные с ним мучения обычно переносились легче, если после пьяного разгула ничье постороннее, пусть и женское, тело не стесняло его свободы в постели. Такой финал ночных отношений позволял обойтись без фальшивых прощальных поцелуев и надутых губ дамочки, выпрашивающей продолжения их отношений, глупых обещаний, к которым он был решительно не расположен. Однако в этот раз пустота в кровати вызвала в Уэскотте непривычное чувство, словно у него украли что-то ценное. В то же время винить себя в этой пропаже он не мог.

Саймон свесил ноги с кровати и с трудом открыл глаза. Яркий солнечный свет больно резанул его, вызвав громкий стон. Обхватив руками гудящие виски, Уэскотт торопливо прикрыл глаза и несколько минут не решался сделать вторую попытку. Затем он осторожно попытался вновь познакомиться с окружающей обстановкой. Лучи солнца, проникающие через восточное окно спальни-мансарды, сверкнули на откупоренной бутылке виски на столе. Напитка в ней было лишь на донышке, что и объясняло, почему так раскалывается голова. Но почему никого нет рядом?

Саймон огляделся. В одежде многого не хватало, все было несвежее и измятое, но, по крайней мере, рубашка, брюки и даже башмаки были при нем. Он стал осматривать постель, опасаясь найти там нежелательные следы случившегося ночью. Все простыни перекручены и сильно помяты, но ничего похожего на пятна засохшей крови не обнаружилось. Не было и характерного мускусного запаха половых выделений.

Закрыв лицо ладонями, Уэскотт стал воспроизводить в памяти отрывочные картины прошлого вечера и ночи. Обычно алкоголь опустошал его память, недавние события представали неясными и сомнительными. Сегодня и в этом отношении все было иначе. Всплывающие сцены казались светлыми и радостными, как будто в голове звучала любимая песня, знакомая до последнего слова и незабываемая. Вот Катриона в его объятиях, рядом с ним, лежит сверху, а потом и под ним.

Затем всплыл и момент непреодолимого влечения к ней, когда от изнасилования его отделяли какие- то секунды. Слишком часто в его прошлой жизни за таким влечением следовал настоящий взрыв бесконтрольного насилия.

Но в этот раз угроза насилия висела не просто над какой-то женщиной, а над его законной женой.

Саймон поднял голову, долго моргал, привыкая к свету, затем снова внимательно осмотрел комнату. Пусто было не только в постели, где он провел ночь.

Из комнаты куда-то исчезли все вещи Катрионы и любые следы ее пребывания здесь.

Хитроумная маленькая мошенница дважды обвела его вокруг пальца.

Саймон помчался вниз по лестнице гостиницы, перескакивая через ступеньки, и на ходу пытался завязать узел галстука. Замышляя собственное коварное предательство, он даже не предполагал, что и так называемая жена тоже может оставить его с носом. Теперь понятно, почему она сразу разгадала его намерения. Выходит, примитивные задумки оказались всего лишь жалким подобием подлого замысла этой чертовки.

Он ведь всего лишь собирался красиво исчезнуть, не посягая на ее половину приданого. А наглая миссис Уэскотт бесцеремонно захапала себе все, предоставив ему самому улаживать дела с безжалостными кредиторами. Денег для поездки в Европу у него, как выясняется, теперь нет, и не предвидится. Следовательно, поймать его вновь им не составит труда, и это лишь вопрос времени. Да как бы еще не получилось так, что хозяин постоялого двора позовет местного полицейского и за неуплату по счету отправит безденежного молодожена в тюрьму. Саймон неожиданно подумал: как же Катриона поведет себя, узнав, что его вновь посадили в долговую яму? А если его все-таки отправят на виселицу заботами мстительного судьи, чью дочку ему выпала судьба соблазнить? Интересно, всплакнет ли законная супруга в платочек хотя бы для приличия?

В то же время Уэскотт не мог не оценить весь комизм его досадного положения. Сейчас именно он оказался в роли невесты, проснувшейся под утренними лучами солнца и обнаружившей, что жених сбежал. Некоторым таким невестам не суждено было даже доехать до местечка Гретна-Грин. Какой-нибудь подлый мошенник, только притворявшийся, что хочет жениться, бросал несчастную на полдороге, растоптав ее чувства и похитив девичью добродетель.

Саймон чувствовал себя обманутым вдвойне. Хотя Катриону не интересовала его добродетель, зато она не только лишила его денег, но и унизила его гордость. Теперь он с горечью вспоминал тот удивительный момент, когда она фактически предложила увенчать только что заключенный брак актом близости, а он не воспользовался такой возможностью. Если бы он сделал это, у плутовки осталась бы хоть какая-то память о нем, даже от одного факта, что…

Заворачивая за угол у подножия лестницы, Уэскотт столкнулся с Джемом.

От неожиданности парень отшатнулся. Но в следующее мгновение Джем расплылся в приветливой улыбке, обнажая при этом неровные ряды зубов и не замечая, что Саймон рассержен.

— Доброе утро, сэр. Надеюсь, вы с вашей прелестной женушкой провели прекрасную ночь, как и мы с Бесс.

Саймон ухватил парня за воротник и притянул лицом к себе:

— Да уж, надо быть совсем глухой тетерей, чтобы не оценить, какую чудную ночь устроили вы себе с милашкой Бесс. Ей-богу, наверное, ваши стоны и вопли слышны были в самом Эдинбурге.

Джем улыбнулся еще шире:

— Неужели так оно и было, сэр?

Недовольно мотнув головой, Саймон отпустил его и зашагал к двери. Джем стал подниматься по лестнице, насвистывая от переполнявшей его гордости какую-то веселую мелодию.

Случайная встреча нисколько не способствовала улучшению настроения Уэскотта. Его предали и