После слов утешения и ободрения Элеонор неожиданно заявила:

– Ты знаешь, удивительная вещь. Моя прислуга Марта увидела произошедшее, гадая на картах.

Тэтчер попыталась пошутить:

– Ну что ж, в следующий раз ее следует обязательно включить в предвыборный штаб.

В восемь часов Тэтчер вышла из здания посольства. Обязанности шофера взял на себя Питер Моррисон, согласившийся довести ее на бешеной скорости до Версаля. На парижских улицах было свободно – все движение перекрыли в связи с поездками Горбачева и Буша, – так что до роскошного дворца Людовика XIV они добрались минут за двадцать, не больше.[637]

Гости и хозяин банкета действительно ждали приезда британского премьер-министра.

– Она самая дерзкая и бесстрашная женщина из всех, кого я когда-либо встречала! – восхищалась хладнокровием Маргарет жена американского президента Барбара Буш.

Когда «железная леди» появилась на мероприятии, Барбара, подбежав к ней, призналась:

– Я так нервничала весь день.

– Не беспокойся, дорогая, я добьюсь своего во втором туре, – сказала Тэтчер.[638]

На торжественном банкете Маргарет сопровождал Дуглас Хард.

– В тот вечер она была величественна, – делился он впоследствии своими впечатлениями, – все взгляды были устремлены на нее. На Мэгги смотрели как на раненого орла, который и сам в прошлом ранил других. Но никто из присутствующих не хотел с ним расстаться. Благодаря огромному мужеству Маргарет держалась стойко и не выглядела оскорбленной. Еще никогда я так не восхищался ею, как во время этой последней ночи в Париже в ноябре 1990 года.[639]

Вернувшись в посольство, ей наконец-то удалось расслабиться. Не нужно было больше притворяться. Не нужно было подбирать слова. Впервые за весь день можно было побыть самой собой. Рядом находилась лишь преданная Кроуфи. Они решили немного выпить, а затем всю ночь напролет проболтали. Тэтчер вспоминала свое детство, отца, мать, Кественскую школу, Оксфорд, начало политической карьеры, первую встречу с Дэнисом, свадьбу, рождение двойняшек. В ту ночь вся жизнь, в ее многообразии и противоречивости, с ее взлетами и падениями, ошибками и победами, пронеслась в памяти Маргарет, словно захватывающий кинофильм.

Лондон той ночью тоже не спал. Вечером после выборов в доме Тристана Гэрел-Джонса на Кэтрин- плэйс, недалеко от Букингем-гейт, собрались семь министров Ее Величества. Они хотели решить, что же делать дальше. Как вспоминает присутствовавший на встрече Алан Кларк:

– Самым отвратительным тогда было полное отсутствие миссис Тэтчер. Не считая вступительного пассажа Уильяма Уолдгрэйва, мы практически больше не упоминали ее имя. [640]

Хотя они так и не смогли разработать дальнейший план действий, их тут же нарекли «бандой с Кэтринплэйс». Но вряд ли здесь действительно уместно говорить о каком-то заговоре. Принципиальным является только тот факт, что министры задумались о своем будущем. О будущем без Маргарет Тэтчер.

Впоследствии обнаружится, что в тот вечер беседа у Гэрел-Джонса была не единственной. Большинство из тех, кто так и не решился собраться вместе, добрую часть ночи с 20 на 21 ноября провели у телефонных аппаратов, решая все те же насущные вопросы, что и «банда с Кэтрин-плэйс».

Все большее число тори сходились во мнении, что пришла новая эпоха. Но кто сообщит об этом премьер-министру и как это сделать? Первая попытка была предпринята в ходе рабочего совещания на Даунинг-стрит.

– Миссис Тэтчер, Уилли Уайтлоу опасается, что вы будете унижены в случае вашего поражения во втором туре, – начал издалека «главный кнут» тори Тим Рентон.

Кто-то должен был поддержать эстафету, но продолжения не последовало. Возникает ощущение, что присутствующие просто-напросто испугались своего босса. Они так и не смогли толком выразить свои сомнения в предстоящей борьбе. Скорее, даже наоборот. Кеннет Бэйкер заверил Маргарет, что ее по- прежнему поддерживают многие в партии, а Норман Теббит заявил, что кандидатура Тэтчер остается лучшей для победы над Хезелтайном.

«Несмотря на подобные уверения, общее впечатление от встречи полностью деморализует», – отметила про себя премьер-министр.[641]

Что же до вопроса о продолжении борьбы, то он все еще не был решен. Неясным оставалось и то, кто поднимет знамя тори, если Тэтчер все-таки решит уйти. Наиболее вероятной была кандидатура Джона Мейджора, одного из последних и еще не успевших себя дискредитировать протеже «железной леди».

Едва совещание на Даунинг-стрит подошло к концу, как Дуглас Хард тут же связался с Мейджором, по- прежнему находившимся в Хантингдоне. Каково же было удивление Харда, когда потенциальный преемник засомневался, способен ли он стать достойной заменой премьер-министру. Оказывается, вечером предыдущего дня, после объявления результатов, Тэтчер сама связалась с Мейджором и попросила его о поддержке.

– Если это то, что вы действительно хотите, я на вашей стороне, – ответил он.[642]

Насколько искренен был ее протеже в своей поддержке? Наверное, ровно настолько, насколько у Маргарет хватило бы сил для защиты собственной позиции. В глубине души Джон был готов занять ее место, но, как самый настоящий исполнитель, он ждал приказа. Притом не от близкого окружения премьер- министра, а от самой Маргарет Тэтчер.

Что же до нее самой, она не хотела отступать. Выходя из своей резиденции на Даунинг-стрит, Мэгги заявила собравшимся журналистам:

– Я продолжаю сражаться! Я буду биться за победу![643]

Затем она направилась в палату общин.

– Рада вам сообщить об окончании «холодной войны» в Европе и торжестве свободы, демократии и господстве закона.

Отвечая на вопрос, продолжит ли она участие в выборах, Маргарет заявила:

– Я собираюсь отстаивать интересы Британии со всей решительностью, энергией и силой на посту ее лидера![644]

В 17:00 Тэтчер посетила Букингемский дворец. В ходе беседы с королевой она еще раз заметила, что не собирается отказываться от участия во втором туре. Затем Мэгги вернется в палату общин и вдруг – спустя всего несколько часов! – сделает шокирующее заявление о снятии своей кандидатуры. Что же произошло за этот небольшой промежуток времени?

В период с 18:00 до 20:00 министры интенсивно обсуждали дальнейший план действий. Они все больше склонялись к мнению, что Маргарет не должна участвовать во втором туре. Но кто скажет ей об этом лично? На этот раз они собрались все вместе, чтобы точно сообщить ей о своем решении.

Робким шагом, по одному они заходили в кабинет премьер-министра. У камина друг против друга стояли два кожаных дивана. На одном из них, гордо выпрямившись, сидела Маргарет. Министры по очереди садились на другой диван, и речь каждого следующего напоминала признание предыдущего:

– Я конечно же согласен вас поддерживать, но, к своему глубочайшему сожалению, я не верю, что вы сможете победить.

– Мне показалась, что я очутилась перед гигантским хором, к которому вот-вот присоединюсь сама, – вспоминает Тэтчер.[645]

Только Пэттен, Рифкайнд и Кеннет Кларк сказали открыто, что откажутся поддержать ее кандидатуру, если она примет участие во втором туре. Также они предупредили ее, что, если она не выберет себе преемника – Харда или Мейджора, премьер-министром станет Майкл Хезелтайн.

Все было решено. «Я потеряла поддержку кабинета, у меня нет надежной предвыборной команды. Это конец», – промелькнуло в голове Тэтчер. Замахав головой, она принялась повторять:

– Я не трус! Я не трус!

Но это был голос уже не нападающего. Тэтчер сдалась. Она не смогла перенести предательства.

– Больше всего меня взбесило дезертирство тех, кого я считала своими друзьями и сторонниками. Что для меня должны были значить их ничего не стоящие слова, которыми они прикрыли свое предательство? Эдакие советы и забота о моей судьбе![646]