было. На следующий день М. Горбачев прибыл снова в Верховный Совет и произнес небольшую речь в 10 минут, в которой содержалось 8 предложений. Главными из этих предложений были: преобразовать Президентский Совет в Совет безопасности СССР. Упразднить Совет Министров СССР, преобразовав его в Кабинет министров СССР и подчинив напрямую Президенту СССР. Эти предложения казались радикальными, и депутаты даже аплодировали Горбачеву. Он покинул трибуну довольным. Однако на деле ничего не изменялось. Совет безопасности СССР имел лишь совещательные функции, а уменьшение прав и полномочий правительства, именовавшегося теперь кабинетом и подчиненного напрямую президенту, не компенсировалось усилением власти президента, так как у него не было для выполнения новых функций никаких структур.

С экономической точки зрения перестройка терпела крах, и речь могла идти теперь не о реформах, а об антикризисных мероприятиях чрезвычайного характера. О полном разочаровании населения перестройкой говорили и социологические опросы. Еще осенью 1989 г. 56% опрошенных говорили о себе как об активных сторонниках перестройки. Еще 14,5% опрошенных относили себя к людям, сочувствующим перестройке. Осенью 1990 г. число активных сторонников перестройки сократилось до 21,1%, а число людей, которые заявляли о том, что перестройка принесла больше вреда, чем пользы, и что ничего путного из нее не получится, поднялось до 46,5%. При этом даже те, кто продолжал верить в перестройку или сочувствовать ей, связывали свои надежды уже не с Горбачевым и КПСС, а в большей мере с Б. Ельциным и демократами[144].

Социальный и экономический кризис конца 1980-х гг. в СССР, а также кризис в национальных отношениях были тесно связаны с кризисом самой партии и ее идеологическим отступлением. Партия не смогла найти адекватный ответ на многообразные вызовы времени, она не смогла перестроить свои ряды и модернизировать свою идеологию, политику и структуру. Это и привело ее к потере влияния, а затем и власти.

Уже в 60 – 70-е гг. КПСС как политическая и идеологическая организация находилась в состоянии глухой обороны, избегая любых нововведений, в том числе и в своей экономической политике. Эта оборона сменилась отступлением, которое происходило все более неорганизованно и поспешно, а затем перешло в распад и разрушение, которые происходили очень быстро и сразу на многих направлениях. При этом не было почти никакого сопротивления ни со стороны руководства КПСС, ни со стороны партийного актива, ни со стороны идеологических служб партии. Это был хаотический и почти стихийный процесс, лишенный ясной логики. Мало что понимали и те, кто отступал, и те, кто наступал. Это было начало всего того, что мы называем теперь «смутным временем», хотя тогда в середине 80-х гг. многие из нас говорили о нем как о «перестройке». Бесчисленное количество документов, заявлений, резолюций, критических публикаций 1987 – 1991 гг., которые хранятся в моем архиве, мало что могут прояснить в событиях тех критических лет, так как процессы в реальной действительности мало соответствовали всему тому, что публиковалось в газетах и журналах. Приходится поэтому в большей мере руководствоваться собственными наблюдениями и впечатлениями.

Еще весной 1988 г. я получил возможность сотрудничать со многими газетами и журналами в Москве, в провинции и в союзных республиках СССР. Политика «гласности» набирала обороты, и она была направлена главным образом на критику режима и преступлений сталинизма. Я выступал с лекциями и докладами во многих институтах, в военных академиях, на предприятиях, в школах, издательствах и в некоторых союзных министерствах. Стирались «белые пятна» в истории СССР и КПСС, и интерес к правдивой и неискаженной истории был огромен. Однако уже тогда критика недостатков, ошибок и преступлений прошлого нередко перерастала в критику всего советского прошлого и всей политики СССР и КПСС – во все периоды их истории.

Весной 1989 г. я был избран народным депутатом СССР, а затем и депутатом Верховного Совета СССР от Ворошиловского избирательного округа г. Москвы. Избирательная кампания была необычной и очень поучительной. Почти сразу же после этих выборов я был восстановлен в рядах КПСС, из которой меня исключили еще в 1969 г. как автора книги «К суду истории. Генезис и последствия сталинизма». Летом 1990 г. на XXVIII съезде партии я был избран членом ЦК КПСС, пополнив состав Идеологической комиссии ЦК. В течение двух лет я активно сотрудничал со всеми главными газетами и журналами КПСС, выступал на партийных собраниях, совещаниях секретарей первичных организаций, на партийных активах в Москве и в провинции, в министерствах и ведомствах, включая Управление внешней разведки в Ясеневе. В 1990 – 1991 гг. я получал много писем от членов КПСС как с выражением поддержки, так и явного неодобрения. Я участвовал в работе Идеологического аппарата и пленумов ЦК КПСС, беседовал с многими видными членами партийного руководства. И мог, таким образом, наблюдать за жизнью КПСС не со стороны. Это было время глубокого кризиса партии, ее явного идеологического отступления. Однако никто из лидеров партии не понимал остроты кризиса и не имел ясного плана по его преодолению. Концепция «нового мышления» была провозглашена, однако никакого «нового мышления» не появилось. Мы слышали только общие декларации и сентенции: «так жить нельзя» или «давайте жить дружно, помогая друг другу». Не было ни ясной политической цели, ни твердой политической воли. Позднее один из ближайших соратников М. Горбачева, Анатолий Лукьянов, писал: «...70 лет монополии на власть и на идеологию отучили партию и ее актив на местах и в центре вести серьезную политическую борьбу. Партийные идеологи зачастую пасовали перед беспардонным натиском младших и старших научных сотрудников. И это несмотря на то, что за плечами атакующих не было ни понимания нашей истории, ни соприкосновения с народными нуждами, ни подлинного знания капиталистической действительности, воспринимаемой ими лишь по ярким витринам магазинов да туристическим впечатлениям. Таким образом, налицо была не стратегическая, выверенная и взятая на вооружение всей партией программа перестройки, а дилетантские шатания. Причем они сопровождались настоящей эрозией, размыванием социалистических устоев. Этот губительный процесс, естественно, встречал сопротивление – и в партийных организациях и в ЦК КПСС»[145] .

В этой констатации есть доля истины, но доля не слишком большая. Почему вдруг восстали против партийных идеологов «младшие и старшие научные сотрудники», которые в своем большинстве были также членами КПСС и потратили много времени и сил на изучение марксизма-ленинизма? Почему именно эти люди получили массовую поддержку, в том числе и в рядах КПСС, а также на выборах? В чем состояло сопротивление со стороны руководства ЦК КПСС «процессам эрозии социализма»? Эту эрозию мы все видели, но никакого серьезного сопротивления ей не было видно. «Дилетантские шатания» демонстрировали нам не какие-то анонимные «партийные идеологи», а все главные фигуры в руководстве ЦК КПСС. Нельзя согласиться и с фразой о «беспардонном натиске младших и старших научных сотрудников». В идеологических нападках на партию, на ее идеологию и историю принимали участие видные ученые, популярные публицисты, известные писатели и даже такие крупные политики, как Борис Ельцин. В рядах критиков КПСС можно было видеть как недавних диссидентов, так и недавних работников идеологического аппарата ЦК КПСС. А самое главное – их критика в очень многих случаях была совершенно справедливой и убедительной и отвечать на нее было просто нечем.

Критика в адрес ЦК КПСС и в адрес партийной идеологии нарастала как снежный ком, и отвечать на нее было нечем. Журналы «Коммунист» или «Партийная жизнь» не могли противостоять журналам «Огонек» или «Новый мир», газеты «Правда» и «Советская Россия» не могли конкурировать с «Комсомольской правдой» или «Литературной газетой». Идеологические процессы в обществе вышли из-под контроля партийных лидеров, а к открытой борьбе с оппонентами КПСС была не готова. Да и что можно было ответить тем, кто сообщал публике неизвестные ранее факты о фальсифицированных судебных процессах 1936 – 1938 гг., о расстреле 22 тысяч польских офицеров и военнопленных в 1940 г. или о физическом уничтожении почти всех членов Антифашистского комитета советских евреев в 1952 г.?! Мы узнавали страшные подробности голода на Украине и на Кубани в 1933 г., уничтожения части донского казачества в 1919 г., подавления крестьянских восстаний и восстания в Кронштадте в 1921 г.

Осмыслить и оценить огромный объем обрушившейся на наше сознание негативной информации было просто невозможно. Воздвигавшиеся десятилетиями идеологические плотины были прорваны, и остановить мощные потоки критики никто не мог. Нет ничего удивительного в том, что все увеличивающаяся критика сталинизма или эпохи «застоя» стала быстро перерастать в критику политической практики и взглядов Ленина и большевиков в целом. Еще осенью 1989 г. журнал «Новый мир», тираж которого приближался