них не знал. Перед фасадом здания «Лубянка-2» собралось не менее 20 тысяч человек, они выкрикивали лозунги и пели песни про Магадан, а также писали разного рода ругательства на цоколе здания. После 5 часов вечера была сделана первая попытка свалить «железного Феликса» с пьедестала с помощью металлических тросов. Это вызвало беспокойство в мэрии Москвы. Срочно прибывший на площадь вице-мэр Сергей Станкевич объяснил манифестантам, что при падении многотонного памятника могут быть разрушены не только проходящие здесь коммуникации, но и тоннель метро. «Моссовет принял сегодня решение демонтировать всех этих идолов. Мы это сделаем...» – «Сейчас, Сейчас!!» – кричала толпа. Уже после девяти часов вечера под залпы праздничного вечернего салюта на площадь Дзержинского подошли три автокрана и платформа-тягач. Леонид Шебаршин наблюдал за всем этим из окна своего кабинета в здании КГБ. Позднее он вспоминал: «Тем временем два мощных автокрана примериваются к чугунному монументу. На плечах Дзержинского сидит добровольный палач, обматывающий шею и торс первого чекиста железным канатом. Палач распрямляется, подтягивает свалившиеся штаны и делает жест рукой: «Готово! Можно вешать!» Скорее всего какой-то монтажник. Заставляю себя смотреть. Эту чашу надо испить до дна. Испытываю ли я горе? Нет. Все закономерно – расплата за близорукость, за всесилие и корыстность вождей, за нашу баранью бездумную натуру. Конец одной эпохи, начало другой, скрип колеса истории... Краны взревели, радостно зашумела толпа, вспыхнули сотни блицев. Железный Феликс, крепко схваченный удавкой за шею, повис над площадью, а под чугунной шинелью обозначилась смертная судорога чугунных ног. Не за то дело отдали первую, земную жизнь, Феликс Эдмундович? Посмертно ответили за прегрешения потомков?»[251]. К полуночи памятник был уже увезен, но митинг продолжался. Выступивший перед толпой Мстислав Ростропович предложил установить здесь памятник Александру Солженицыну.
Л. Шебаршин и М. Моисеев пробыли на своих постах только сутки. Назначение Горбачевым новых силовых министров вызвало возмущение Ельцина. Он позвонил Президенту СССР в ночь на 23 августа и потребовал отменить принятые указы. «Моисеев участвовал в путче, а Шебаршин – это человек Крючкова», – заявил Ельцин. Но Горбачев отказался; его указы уже переданы в телевизионных новостях и будут опубликованы в утренних газетах. Рано утром 23 августа Ельцин приехал в Кремль к Горбачеву. Это была их первая встреча после попытки путча, и она была далеко не дружеской. Ельцин в предельно резкой форме потребовал от Президента СССР производить любые кадровые изменения только по согласованию с российским президентом. Горбачев обещал «подумать» по поводу отмены своих указов. Но Ельцин весьма грубо заявил, что он не уйдет из кабинета Президента СССР, пока Моисеев и Шебаршин не будут смещены. Ельцин тут же продиктовал Горбачеву и кандидатуры новых «силовых» министров и министра иностранных дел Союза. Министром обороны СССР должен стать Евгений Шапошников – маршал авиации, отказавшийся 19 августа 1991 г. подчиняться приказам Д. Язова. Председателем КГБ СССР должен стать Вадим Бакатин, в недавнем прошлом человек из ближайшего окружения самого Горбачева. В июне 1991 г. В. Бакатин был одним из соперников Ельцина на выборах Президента РСФСР, но в августе он безоговорочно поддержал не ГКЧП, а Ельцина. Новым министром внутренних дел СССР Ельцин предложил назначить генерала армии Виктора Баранникова, который уже исполнял обязанности министра внутренних дел РСФСР и считался доверенным лицом Ельцина. Министром иностранных дел СССР должен быть назначен Борис Панкин, журналист по профессии, который в 1991 г. был послом СССР в Чехословакии. Панкин оказался единственным из послов СССР, который отказался 19 и 20 августа передать документы ГКЧП главе государства, в котором он был аккредитован. Хотя президент Чехословакии Вацлав Гавел очень хотел узнать подробности событий в Москве от советского посла, Б. Панкин сумел уклониться от официальных встреч с В. Гавелом, дождавшись краха ГКЧП. Горбачев был вынужден подчиниться ультиматуму Ельцина.
В своих мемуарах М. Горбачев пытался представить свои указы и назначения результатом собственных решений. Однако из воспоминаний В. Бакатина, срочно вызванного в Кремль утром 23 августа, мы можем узнать, что вместе с Горбачевым в его кремлевском кабинете сидел и Ельцин и что именно Ельцин продиктовал содержание нового указа – не только назначить нового председателя КГБ, но и поручить ему провести коренную реорганизацию Комитета государственной безопасности [252]. Б. Ельцин также писал в своих воспоминаниях, что он сразу же начал разговор с Горбачевым тоном приказа, желая ясно дать понять Президенту СССР, что отныне характер их отношений полностью изменился. «Горбачев внимательно посмотрел на меня, – свидетельствовал Ельцин. – Это был взгляд зажатого в угол человека. Но другого выхода у меня не было. От жесткой последовательности моей позиции зависело все»[253]. Режим двоевластия кончился, хотя Горбачеву понадобилось еще много недель, чтобы понять это в полном объеме.
Утром 23 августа Михаил Горбачев был приглашен Б. Ельциным и Р. Хасбулатовым в Белый дом на шедшую здесь уже второй день внеочередную сессию Верховного Совета РСФСР. Когда Горбачев подъехал к Белому дому, у входа его встретила толпа, настроенная явно недоброжелательно. Раздавались громкие возгласы: «В отставку! В отставку!» Горбачеву была предоставлена трибуна для выступления, и его встреча с народными депутатами России транслировалась по телевидению в прямом эфире. Эта передача оставила у большинства граждан страны тягостное впечатление, хотя и по разным причинам. Речь Горбачева была не слишком связной, она часто прерывалась, а вскоре превратилась в унизительный допрос, руководимый лично Ельциным. Сначала Ельцин попытался вынудить Горбачева публично утвердить все указы, которые были подписаны Президентом России 19 – 21 августа, в которых тот брал на себя функции союзного президента. Но Горбачев еще не успел все эти указы даже прочесть. «Борис Николаевич, – взмолился он, – мы же не договаривались все сразу выдавать, все секреты». «Это не секрет, – возразил Ельцин, – это серьезно. Специально подготовлен целый блок, Михаил Сергеевич, – «Указы и постановления, принятые в осажденном Доме Советов». Так и называется. Мы вам вручаем!» (Бурные аплодисменты, шум, свист, выкрики, смех в зале.)»[254]. Затем Ельцин вручил Горбачеву текст какой-то стенограммы и заставил Президента СССР зачитать этот текст всему залу, объявив, что это протокол заседания Кабинета министров СССР с объявлением поддержки ГКЧП. Между тем заседание Кабинета министров СССР 19 августа проходило в неполном составе, это заседание не стенографировалось, и правительство не принимало никаких решений в поддержку ГКЧП, хотя и приняло к сведению информацию премьера В. Павлова о введении в стране чрезвычайного положения. Вероятно, это была запись одного из министров. Через несколько минут Ельцин снова прервал Горбачева и обратился к депутатам Верховного Совета: «Товарищи, для разрядки. Разрешите подписать указ о приостановлении деятельности Российской компартии...» (В зале овация, выкрики «Браво!», «Ура!».) Горбачев только испуганно восклицал: «Борис Николаевич... Борис Николаевич». Но Ельцин, явно куражась, громко произнес: «Я подписываю. Указ подписан». В зале снова звучали крики «Ура!» и «Браво!». Горбачев пытался возражать: «Я не знаю, что там написано и как он называется. Если так, как сказал Борис Николаевич, то Верховный Совет, который столько сделал, в этом случае вряд ли должен поддержать президента Бориса Николаевича, которого я уважаю и об этом (выкрики из зала)... Одну минуточку, не вся Компартия России участвовала, коммунисты России участвовали в заговоре и его поддерживали (выкрики из зала). Поэтому, если установлено, что Российский комитет и какие-то комитеты в областях солидаризовались с этим комитетом, то я такой бы указ поддержал. Запрещать компартию – это, я вам скажу, будет ошибкой со стороны такого демократичного и Верховного Совета, и Президента России. Поэтому – точно ли назван указ?» – Б.Н. Ельцин: «Михаил Сергеевич, не о запрещении, а о приостановлении деятельности Российской компартии до выяснения судебными органами ее причастности ко всем этим событиям. Это совершенно законно». – М.С. Горбачев: «Это уже другое дело. (Аплодисменты, бурные аплодисменты.)»[255]. Горбачев сошел с трибуны растерянным или даже поверженным. Через несколько минут Ельцин пригласил Горбачева в свой кабинет. Это была встреча с глазу на глаз, но Горбачев не мог забыть о ней и через десять лет. «Ну знаете, – говорил экс-президент в одном из интервью в 2001 г., – это как пойманную мышку кот гоняет: намял ей бока, уже с нее течет, а он все не хочет съедать, а хочет поиздеваться. Это он делал. Делал». Одна из газет писала, что после встречи с Ельциным мы увидели совсем нового Горбачева: он выглядел как собака, которая покорно плетется за отхлеставшим ее хозяином. Горбачев был публично и сознательно унижен, и Ельцин явно наслаждался этим. Западные газеты вышли на следующий день с ироническими комментариями и карикатурами. На одной из них громадный Ельцин протягивает руку крошечному Горбачеву.
Итальянский журналист Джульетто Кьеза, который много писал о Горбачеве и симпатизировал ему, так
