казалась невыносимой для американского истэблишмента.
Хрущёв работал весной 1961 года с обычной интенсивностью. Он принял в мае в Кремле бельгийскую торговую делегацию, делегацию кубинской молодёжи, а затем египетских парламентёров, возглавляемых Анваром Садатом. Затем он вылетел в Ереван, чтобы принять участие в праздновании 40-летия Советской Армении. Хрущёв никогда не был в Армении и внимательно знакомился с достопримечательностями горной республики. Через несколько дней Хрущёв прибыл в Тбилиси, где отмечалось 40-летие Советской Грузии.
А в это время в Вашингтоне Джон Кеннеди проводит совещания ближайших помощников, чтобы определить главные контуры внешней политики новой администрации.
Американская печать уделяла много места альтернативам внешней политики США. Хрущёв с большим вниманием читал прессу, особенно выделяя таких обозревателей и аналитиков, как У. Липпман и Дж. Рестон. Некоторые из их статей по личному распоряжению Хрущёва опубликовались в «Правде». Так, например, 5 мая в День печати «Правда» опубликовала две статьи Дж. Рестона из «Нью-Йорк таймс» с оговоркой, что «редакция „Правды“, разумеется, не может согласиться с рядом высказываний Рестона». В «Правде» можно было прочесть: «Кеннеди похож на молодого боксёра, который изящно играл со своим противником, время от времени нанося удары и принимая приветствия зрителей, а затем неожиданно получил удар в челюсть. Это его сильно задело. Очарование двух первых месяцев прошло. Короче говоря, он виновник не просто поражения, но некрасивого поражения, после которого он стал читать нотации прессе и общественности, как будто виновны они. И все это делалось в момент, когда Ричард Никсон, которому он нанёс поражение на выборах, получив лишь на 100 000 голосов больше, собирается начать по всей стране политическую кампанию. Поэтому президент не может просто стоять в стороне и после Кубы игнорировать Лаос. Ведь он человек. Кеннеди не только умный человек с аналитическим складом ума, окончивший Гарвардский университет, но и задиристый ирландец и политический деятель, и его друзья в Конгрессе, а также люди, присылающие ему письма со всей страны, требуют того, чтобы он Действовал… Инициатива в руках Хрущёва. Он застал нас врасплох в Лаосе и выставил в смешном положении на Кубе. Франция воюетс мятежниками, а весь Запад выглядит несколько сентиментально и немного глупо. Естественно, что Хрущёв хотел бы воспользоваться своим преимуществом. Беда только, что Гитлер тоже так думал. Рейн, Австрия, Данциг, Чехословакия — всё шло для него хорошо, пока не погасли огни. Хрущёв, быть может, не будет испытывать своё счастье таким образом, но всё-таки он может пойти на это. Здесь-то и кроется опасность».
Хотя на Кеннеди и оказывалось сильное давление, он не спешил принимать вызов в невыгодных условиях. Он решил вначале просто познакомиться со своим противником и предложил провести встречу с Хрущёвым в одной из нейтральных стран. Хрущёв принял это предложение, и скоро все узнали, что встреча состоится в Вене 3 — 4 июня 1961 года.
Хрущёв выехал из Москвы поездом 27 мая, два дня провёл на Украине — в Киеве и в г. Каневе, побывал у могилы Тараса Шевченко. Затем в Словакии встретился с президентом ЧССР А. Навотным. 2 июня он прибыл в Вену. Но и Кеннеди выехал в Европу в конце мая. В Париже он долго беседовал с де Голлем, а в Лондоне с Г. Макмилланом.
3 июня произошла первая встреча Хрущёва с Кеннеди. Журналисты Е. Литошко и М. Подключников писали в эти дни: «Нельзя закрывать глаза на трудности и сложности происходящей сейчас в Вене беседы. Её участники — люди разного склада ума, убеждений, воспитания и традиций. С одной стороны, сын рабочего и сам рабочий, закалённый в боях революционер, убеждённый коммунист, неутомимый борец за мир и дружбу между народами, руководитель могучей социалистической державы. С другой — сын миллионера и сам миллионер, набожный католик, человек, выражающий интересы своего класса, защищающий политику самой большой страны капиталистического мира»[80].
В течение 3 июня и на следующий день Хрущёв и Кеннеди встречались несколько раз. Встречи не носили характера формальных переговоров, и по их окончании не было опубликовано никаких соглашений или коммюнике. Как говорили затем Хрущёв и Кеннеди, их встречи происходили в атмосфере доброжелательства, при которой оба государственных руководителя откровенно, но вежливо изложили свои точки зрения. Д. Кеннеди, выступая в США по телевидению, сказал: «Я отправился в Вену для встречи с руководителем Советского Союза господином Хрущёвым. Мы вели трезвые и интересные беседы, и я считаю своим долгом искренне и открыто рассказать об этих беседах. Г-н Хрущёв и я имели весьма широкий и откровенный обмен мнениями по важнейшим проблемам, разделяющим сейчас наши две страны… Ни одна сторона не проявляла невежливости, никто не выступал с угрозами и ультиматумами. Никаких преимуществ не было сделано или получено. Никаких решений не было принято и не планировалось, не было достигнуто никакого значительного прогресса, да мы и не претендовали на это» [81].
Как вспоминал позднее посол США в СССР Ч. Болен, «в ходе самой дискуссии в Вене Кеннеди допустил ошибку. Он позволил вовлечь себя в псевдоидеологическую дискуссию о марксизме и роли колоний, т. е. по предметам, которые Хрущёв, благодаря многолетней тренировке, трактовал мастерски. Кеннеди знал марксизм, но был непривычен к большевистской логике. „Вы хотите уничтожить влияние моей страны там, где оно традиционно существовало, — говорил президент, — вы хотите ликвидировать свободные системы там, где они существуют“. За это Хрущёв назвал Кеннеди колониалистом, который тормозит мировой прогресс, а себя — освободителем. „Идеи коммунизма не остановить. Однако это в решающей мере зависит от воли самих народов“.
… После первого тура переговоров Кеннеди был подавлен. Он оказался неспособен заставить Хрущёва понять, что новое американское правительство ищет мира, базирующегося на реальном балансе сил. Главное впечатление, возникавшее от встреч, состояло в том, что Хрущёв пытается запугать нового президента жёстким тоном бесед. Меня это не впечатляло, может быть, потому, что я много раз слышал, как Хрущёв использует этот язык. А может, я неверно понял Хрущёва. Возможно, он просто испытывал Кеннеди. Если так, то он скоро получил ответ. Вскоре после возвращения в Вашингтон Кеннеди обратился к нации с телевизионной речью, в которой объявлял об угрозе Берлину со стороны Хрущёва и о мобилизации резервистов»[82].
И действительно, в свете последующих событий можно утверждать, что Хрущёв и Кеннеди не слишком хорошо поняли друг друга. Каждый из них недооценил своего противника. Лучшее знание пришло не из вежливых бесед в Вене, а в ходе крупных международных кризисов — Берлинского в 1961 году и Кубинского в 1962-м.
Берлинский вопрос являлся одной из главных тем на венской встрече. Кеннеди постарался со всей определённостью разъяснить Хрущёву, что безопасность Запада связана с безопасностью ФРГ и Западного Берлина, с присутствием Запада в Берлине и свободным доступом в этот город. «Это, — заявил Кеннеди, — наше право, а не молчаливое согласие, и мы полны решимости сохранить это право при любом риске». Но не прошло и двух месяцев после встречи в Вене, как разразился острый кризис, получивший название «Берлинского».
Новый кризис не был случайным. Известно, что возникшие на немецкой земле два государства — ФРГ и ГДР — не входили ещё в Организацию Объединённых Наций и враждовали друг с другом. ФРГ стала важным участником военного блока НАТО, а ГДР вошла в военную организацию Варшавского Договора. Советский Союз имел дипломатические отношения с ФРГ, но западные страны отказались установить дипломатические отношения с ГДР. Правящая партия ФРГ — Христианско-демократический союз — не признавала новых границ и отказывалась установить нормальные дипломатические отношения с ГДР. Но несмотря на враждебные отношения, между ФРГ и ГДР не существовало обычной государственной границы, а имелась граница «секторальная», установленная в 1945 году союзниками при разделении Германии на зоны оккупации. Эта граница не служила препятствием для передвижения немцев из одного государства в другое. Чисто символической являлась и граница между Западным и Восточным Берлином. Город имел единую систему транспорта и единое коммунальное хозяйство. Многие граждане Восточного Берлина работали в Западном, и наоборот. Для перехода из одной части Берлина в другую не требовалось никаких документов.
Сложившееся положение создавало большие трудности для ГДР. Восточная Германия и в прошлом была менее развитой в экономическом отношении. Эта часть сильнее пострадала от военных действий в 1944 —
