правой руки. Когда проходит шок, мне становится плохо, очень плохо. Не хватает воздуха. Дзени немедленно оказывает мне медицинскую помощь. Добираюсь до своей палатки и валюсь на спальный мешок. Приходит Вальтер (он вместе с Гобби поднимался на разведку в сторону первого лагеря) и дежурит возле меня всю ночь. А я всю ночь не могу заснуть, несмотря на то, что наглотался разных успокоительных средств. К горлу подступают рыдания, и я даю волю чувствам, потому что наедине с Вальтером не боюсь показаться слабонервной девицей. От слез становится легче, да и Вальтеру ничего не нужно объяснять. Мы не раз плакали с ним после успешного штурма какой-нибудь вершины или после неудачи. Я рыдаю не столько от боли, сколько от обиды. Проделать такой путь, забраться так высоко и теперь по совершенно идиотской причине отказаться от дальнейшего восхождения… Вальтер успокаивает меня, говорит, что без меня на штурм не пойдет — дождется моего выздоровления, и это приятно слышать.
Тянутся дни. Доктор Дзени делает перевязки и отмечает, что моя рука выглядит все более обнадеживающе. К счастью, обошлось без нагноения. Тем временем товарищи уходят наверх: ставят первый лагерь, второй, третий.
Я сижу, как в западне, в базовом лагере вместе с доктором Дзени, мучаюсь от собственной никчемности и понимаю, что должен рискнуть и наперекор всему предпринять восхождение. Верю в то, что победить себя, выйти из своего ущербного состояния для меня имеет гораздо больше смысла, чем для вполне здорового спорстмена, когда он берет восьмитысячник. Эта вера и умение не раз помогали мне справиться с неприятностями, в которых я, случалось, оказывался, например с болезнями: я выбирался из них, совершая огромные усилия с единственной целью — снова стать нормальным человеком.
В первые дни июля вместе с Дзени я покидаю базовый лагерь и, следуя уже проложенным маршрутом, обозначенным от начала до конца красными флажками, столь нужными при тумане или в плохую погоду, поднимаюсь по нижнему ледопаду ледника Южный Гашербрум. Ледопад — это нечто вроде грандиозной застывшей ледовой реки, которая, низвергаясь по крутому руслу, разрывается и разламывается во многих местах, образуя трещины. Ледопад — это как бы ледяной водопад.
Счастливый, что вырвался на свободу, иду вполне уверенно и от радости не замечаю боли в забинтованной правой руке. Еще раз убеждаясь, что человека носят не суставы, а страсть к жизни, дохожу до первого лагеря на высоте около 6000 метров, провожу там ночь. На следующее утро трогаемся в направлении второго лагеря на 6100 метров. Погода великолепная, самую большую трудность в течение дня представляют солнце и жара. Без маски просто не обойтись, и мы прикрываем лицо платком, оставляя лишь отверстия для глаз. Темные очки — тоже необходимая принадлежность, иначе ослепнешь от сверкающего снега и льда. Солнечные лучи, не встречающие на этой высоте, в атмосфере, свободной от мельчайшей пыли, никаких препятствий, стремятся испепелить нашу кожу и нашу решимость. В защищенную от ветров ложбину, вокруг которой высятся шесть Гашербрумов («шестеро братьев», как я их окрестил), то и дело обрушиваются лавины. В 1956 году одна из таких лавин в месте, где мы сейчас расположили второй лагерь, уничтожила, похоронив под собой палатки и запасы продуктов, лагерь австрийцев (по чистой случайности там в этот момент не было ни одного человека), направлявшихся на штурм Гашербрума- II (8035 метров).
Ночью, когда я нахожусь во втором лагере вместе с Дзени, Кассином, Дефранческом и Оберто, с Гашербрума- V (7321 метр) срывается огромная лавина. Ее воздушная волна едва не расплющила наши палатки. Сама лавина остановилась прямо под нами.
Утром мы решаем переместить лагерь повыше. Снимаем палатки, переносим вещи. Внезапно раздается резкий, похожий на взрыв, звук, и на моих глазах огромная глыба льда отрывается от вершины беспокойного Гашербрума- V. В изумлении наблюдаю за ее падением в сторону базы своего лагеря, расположенного на тысячу метров ниже. Вслед за тем вижу гигантское вихревое облако, которое фатально движется в нашу сторону, словно в замедленной киносъемке.
Побросав ношу, мчимся кто куда в поисках спасения, однако из-за высоты удается пробежать лишь несколько метров. Когда облако нависает вплотную надо мной, с разбегу кидаюсь в снег, зажимая руками рот, зажмурив глаза и стараясь парализовать все свои пять чувств, чтобы не ощутить чудовищности происходящего. Меня настигает снежный вихрь с сильнейшим порывом ветра… Еще секунда, и я останусь заживо похороненным в снегу… К счастью, ничего подобного не происходит. Как только воцаряется прежнее спокойствие, я поднимаюсь на ноги, но ничего не вижу. Весь облепленный снегом, я похож на белый столб. Наконец удается разглядеть поблизости еще несколько белых силуэтов, которые начинают шевелиться и постепенно отряхиваются от снега. Это Кассин, Оберто, Дзени, Дефранческ. Единодушно приходим к выводу, что лавины спускаются туда, куда хотят, и потому, недолго думая, разбиваем второй лагерь тут же, никуда не отходя, подобно исламским носильщикам препоручив себя всемогущему Аллаху.
3 июля я дохожу до третьего лагеря и застаю там Вальтера Бонатти, который вернулся с ледопада, расположенного прямо над биваком, после того как в течение двух дней искал там вместе с Гобби проход. Вальтер спрашивает о моем самочувствии. «Великолепно», — отвечаю я. И это правда. Тратить усилия всегда лучше на полезное дело, чем на бестолковое сидение на месте. Вальтер предлагает мне идти с ним в связке. Превосходно! Тем временем носильщики совершают постоянные переходы туда и обратно от базового лагеря к первому, второму и третьему, снабжая нас провиантом и снаряжением. Бывает, из-за плохой походы продовольствия не приносят, и тогда мы сидим в палатке, как взаперти, бережно храня последние крохи съестных припасов. Начинаются препирательства. Неимоверные усилия, усталость, постоянное напряжение заставляют каждого показывать когти. Всякое веселье прекратилось; все мы готовимся к тому, чтобы совершить настоящий подвиг, то есть безоговорочно выложиться до конца.
Вечером скрывается солнце, и мы, словно из печки, оказываемся брошенными в буквальном смысле на ледник. Ночи здесь долгие. Залезаем в пуховые мешки, едва темнеет. Температура достигает минус двадцати. И тут новая беда: никак не заснуть. Дыхание, особенно когда лежишь расслабившись, сбивается с ритма, необходимого для достаточного снабжения организма кислородом, делается затрудненным, вот-вот задохнешься. Некоторые из нас, чтобы не вылезать из мешка, справляют нужду в банку из-под консервов.
Выходим из третьего лагеря на штурм ледопада, который впоследствии назовем «Ледопадом итальянцев». Иду вместе с Бонатти, Гобби и Дзени. Наша скорость — один шаг в минуту. Идем между полуразрушенными ледяными башнями, лавируем среди глубоких голубых щелей, и все, это на почти отвесной стене высотой 700 метров.
В результате напряженного дня мы преодолели не более 300 метров. Решаем остановиться и поставить маленькую палатку, чтобы, отдохнув за ночь, на следующий день искать выход из этого лабиринта на стене. Гобби и Дзени уходят вниз, забыв оставить нам газовую плитку, и мы не в состоянии растопить снег, чтобы вскипятить чай. Во рту горит, организм обезвожен. Высота нашей палатки всего полметра. Когда мы сидим внутри, ее шелковое полотно прилегает к лицу. Выбраться наружу можно через небольшой рукав с помощью смешного трудновыполнимого маневра. Чувствую себя словно упакованным в багаж и чуть ли не сижу на Вальтере.
Время от времени слышится треск и ощущается движение. Это лед; он смещается, падает, образует новые трещины, сваливая неустойчивые глыбы и зубцы. Откроется ли под нами трещина? Обрушится ли на нас лавина? Что за отдых в таких условиях и при такой мучительной жажде! Ничего, убеждаю я себя. Если все вокруг рухнет, то и я тоже провалюсь вместе с камнями и льдом, но потом встану и пойду дальше. Успокоенный таким фатальным решением, я засыпаю.
Утром Кассин с Дзени приносят нам плитку, и мы пьем чай, пьем кофе с молоком и никак не можем напиться. Здесь, наверху, вода кипит при небольшой температуре и едва закипает, как мы сразу же с огня пьем ее, совсем не обжигая рот, уже и без того обожженный сухим ледяным воздухом.
Вместе с Вальтером продолжаем подъем, выйдя из лагеря три-бис, который снимем потом, преодолеваем стену «Ледопада итальянцев», успев одновременно оснастить ее для облегчения лазания веревками; наконец добираемся до «Коровьей расщелины». Среди катастрофического нагромождения хребтов и ледопадов вдруг появилась спокойная ложбина; плавно изгибаясь, она поднимается к хребту, соединяющему Гашербрум- III (7952 метра) и наш Гашербрум- IV. Достигнув середины расщелины, разбиваем четвертый лагерь на высоте около 7000 метров. Здесь мы, словно на балконе, разместились на плече двух братьев Гашербрумов. Внизу, откуда мы поднялись, крутые отвесные льды сливаются воедино с такими же льдами, спускающимися с других вершин: с Золотого Трона (7312 метров), с Хидден-Пика, или Гашербрума- I — крупнейшего в семье Гашербрумов, высотой 8068 метров, на который одновременно с нами
