телефонная трубка, какие используют в армии США, маленький конденсатор и провод, заканчивающийся парой зажимов. Из внутреннего дворика шли стандартные телефонные провода, которые можно было присоединить к телефонной трубке и к небольшому магнитофону «Грюндиг» — как для усиления речи, так и для ее записи. Кроме того, на импровизированном столе были лампа, блокнот и четыре шариковых ручки, вставленные в пустую бутылку из-под сливок. Полный самодельный комплект для прослушивания телефонных разговоров.

— Любопытно, что же в запертой комнате, — сказал более молодой сотрудник Спецслужбы. Он снял свою шляпу и положил ее на стул.

Я сказал:

— Мне нужна копия телефонного счета, договор с телефонной компанией и, может быть, что-нибудь еще на ваше усмотрение, — на эту квартиру и на четвертую.

— В подобных случаях мы изучаем весь квартал, — ответил полицейский.

— Отлично, — сказал я.

— У нас в машине есть пластырь, — сказал он. — Вам бы лучше заклеить рану.

— В чем дело, Дейв? — спросил молодой сотрудник Спецслужбы.

— Мне не нравится его голова, — ответил Дейв.

— Мне тоже не нравится, — подтвердил более молодой. Потом они оба насмешливо посмотрели на меня. Наконец молодой человек подошел к запертой двери и уставился на стальной замок. На уровне глаз в свежевыкрашенной черной двери был глазок. Когда Дейв убедился, что с этой стороны в глазок ничего не разглядишь, он сказал молодому: «Так ничего не выйдет», и тот вынул из кармана отвертку.

Ему потребовалось не более двух минут, чтобы оторвать скобы от хилой фанерной двери.

— Домовладельцев, которые сдают такие квартиры, надо сажать, — сказал молодой. Он саданул ногой по двери и вышиб ее. Старший шагнул внутрь, включил свет и присвистнул.

Это было полуподвальное помещение. Дневной свет проникал сюда только через четыре узкие щели в одной из стен. На полу лежал неприбитый дешевый линолеум в крупную черно-белую клетку. Вдоль длинной стены стояла скамейка с двумя лампами и граммофоном. Скамейку покрывал большой красный флаг с белым кругом, в котором помещалась черная свастика. В самом центре свастики был наклеен весьма идеализированный профиль Гитлера; в комнате было несколько книг, включая «Mein Kampf», пара парадных кортиков и коробка с медалями и значками. Среди туристских брошюр валялась реклама: «Гамельн в Нижней Саксонии. Слет эсэсовцев. Организуется Ассоциацией социальной защиты бывших военнослужащих СС. Желающие участвовать должны сообщить свои данные на следующей неделе. Слет будет проходить с шести тридцати вечера в пятницу до половины восьмого утра в понедельник. Комфортабельный отель, питание, посещение ночного клуба и участие в слете: самолетом в обе стороны всего за тридцать фунтов». За патефоном стояли пластинки, выпущенные американской компанией для тех, кто желал слушать речи Гитлера и нацистские оркестры на хорошей технике, даже если не мог себе позволить истратить тридцать фунтов на эсэсовский пикник. На стене висели портреты нацистских лидеров, включая и одного из американских фюреров в сделанной на заказ форме, Вдоль стен стояло еще много армейских стульев и большая чистая доска на пюпитре. На полке лежал обрывок оберточной бумаги с запиской: «Скажи миссис Уилкинсон, что в четверг будет большое сборище. Закажи, пожалуйста, еще одну пинту молока».

— Очень мило, — сказал сотрудник Специальной службы. — Вы что-нибудь подобное ожидали увидеть?

Из соседней комнаты донесся веселый голос теледиктора: «Нет, боюсь что речь идет о письменном столе со специальными отделениями для бумаг, но благодарю вас, мистер Дагдейл из Вулвергемптона, что вы приняли участие в нашей викторине...»

— Он ударил меня со словами: «Получай, жид», — сказал я. Сотрудник Спецслужбы кивнул. Из телевизора послышались звуки фанфар и аккорды электрооргана.

Лондон, воскресенье, 27 октября

— Пластырь у тебя на голове прекрасно смотрится, — заметила Джин.

— Квартира под колпаком? — спросил я.

— Полицейский сидит на полицейском, — ответила Джин.

— А белый «альпайн»?

— Не торопись, — сказала Джин. — У полиции достаточно дел и кроме борьбы с преступниками.

— Ты предупредила их, что это не терпит отлагательств?

— Так же, как и воскресная репетиция праздничной церемонии.

— Но если они там наткнутся на что-нибудь, введи это в систему, — сказал я. — Может оказаться важным.

Джин улыбнулась.

— Я не шучу, — сказал я.

— Знаю, — сказала Джин и снова улыбнулась. — Даже самых простых вещей не допросишься. Кайтли говорит, что ты против газетных сообщений, — сказала Джин.

— Кайтли, — подхватил я. — Он обожает газеты. А ведь иногда от них больше вреда, чем пользы, — они могут привлечь внимание к тому, что в противном случае никто и не заметил бы.

— Из этого громкое дело может получиться — нацисты и все остальное, — такие вещи любят, — сказала Джин.

— Иногда ты говоришь, как сотрудник пресс-службы, — сказал я. — Как только я закончу свое дело, они могут залепить свастиками все газеты. Может, это, в конце концов, и поможет.

— Поможет поймать человека, который очулочил тебя по голове?

— "Очулочил" — это очень хорошо сказано, — сказал я.

— Спецслужба привлечет его в соответствии с разделом 6[50] .

— Хорошо, — сказал я. — Будет знать, как сдавать комнаты в поднаем.

— Кто он такой? — спросила Джин.

— Понятия не имею. Знаю только, что он не очень разборчив в том, кому сдает свою комнату.

— Что тебе известно о нем? — продолжала настаивать Джин.

— Что он агент Объединенной Арабской Республики и что он носит с собой пружинный нож.

— Откуда знаешь?

— Надо же ему чем-то намазывать маргарин на свои бутерброды, — сказал я.

— Я имею в виду ОАР.

— Догадка, — признался я. — У меня нет сомнений, что Саманта Стил работает на израильскую разведку, в какие бы личные связи с Валканом она ни вступала. Этот тип снизу весьма искусно подслушивал ее телефон в самом удобном месте, из чего я заключаю, что он убежденный антисемит, а может, и агент египетской разведки.

— Ужасное упрощение, — сказала Джин.

— Ты права, — согласился я, — но ничем другим я не располагаю.

— А что насчет неонацистов?

— Я, конечно, не специалист, но что-то не верится, будто эти ребята могут смыться, не забрав своих побрякушек.

— Остроумно, — заметила она. — Может, ты и прав. — И она бросила на меня один из своих редких восхищенных взглядов.

Берлин, суббота, 2 ноября

Панков — это что-то вроде Хэмпстеда Восточного Берлина, район уютный и буржуазный; собаки ходят в попонках, а дети играют спокойно, без криков. Стены дома 238 были испещрены выбоинами от шрапнели, на широкой каменной лестнице меня встретили запахи Eisbein[51] и