нежным, честным, трудолюбивым, терпеливым и недооплачиваемым. — Харви качнулся и постучал себя кулаком в грудь. — Фашизм вот здесь. Вот здесь у каждого человека в мире. — Сток и чешский офицер с удивлением взирали на Харви.

Харви, став по стойке «смирно», произнес медленно и торжественно:

— Выпьем за уничтожение фашизма в Вашингтоне, в Лондоне... — Он махал головой в сторону каждого города. — В Праге и в Москве. — Он постучал по груди каждого из нас и повторил названия городов. По ошибке мне присвоили Прагу, а чешский офицер получил Лондон, Харви долго искал грудь для Вашингтона, пока не вспомнил о своей.

— Да, — неохотно согласился Сток. Ситуация была вполне в духе родной земли Кафки и бравого солдата Швейка. Тосты на этом не кончились, но от веселья Стока почти ничего не осталось.

— Невыгодная конфронтация, — пробормотал Харви, когда мы вернулись в машину.

Мимо нас проехали два больших грузовика, большие номера, нарисованные на их бортах, были почти полностью заляпаны грязью. Подождав, когда осядет пыль и улетучится черный выхлопной дым, я тронул машину и поехал по направлению к Праге.

— Ты думаешь, он знал? — продолжал Харви. — С чего бы тогда ему говорить о попутчиках?

— Можешь не сомневаться, — ответил я. Харви очень хотелось поговорить.

— Ты прав, — сказал он и задремал.

Когда я припарковал машину около гостиницы, народу на улице было еще полно. Там и сям группы людей в пальто сидели в открытых кафе на плетеных стульях, делая вид, будто они в Париже. Толстяк в киоске продавал голодным прохожим горячие сосиски, у каждого прохожего был транзисторный приемничек или потрепанный портфель, кое-кто имел и то и другое. Сквозь деревья виднелись красные и зеленые неоновые вывески, причудливо отражающиеся в блестящих боках трамваев.

— Кофе, — сказал Харви, и я кивнул, поскольку знал: его разорвет, если он не расскажет мне то, чего я уже знаю, но что с деланным удивлением должен еще раз выслушать.

Фойе гостиницы было заставлено коричневыми аспидистрами и зелеными галезиями, сквозь дыры в ковре просвечивал пол; похожий на карлика клерк листал большую пыльную бухгалтерскую книгу. В центре фойе стояли двенадцать чемоданов и сумок в клеточку, двое детей в ярко-желтых свитерах, женщина в шерстяном сером платье с большой кожаной сумкой и хрупкого вида мужчина в больших очках и куртке для гольфа.

— Холодно, холодно, froid[38], скажи им, Жан... как по-немецки холодно? — Он повернулся к нам, когда мы вошли. — Скажите, пожалуйста, этому человеку, что нам надо купать детей, а для этого нужна горячая вода. Кран с горячей водой в ванной совсем не работает. Скажите им, пожалуйста...

Харви расстроился, что в нем так легко узнали американца. Он по-немецки обратился к человеку за конторкой:

— Ему нужна горячая вода.

Клерк ответил:

— К тому времени, когда этот идиот перетащит наверх свой багаж, горячая вода ему будет.

Турист горячился:

— Вы ему скажите, что у меня дома санитарные врачи вообще закрыли бы такое грязное заведение.

Харви сказал администратору:

— Мать этого джентльмена родом из Праги, он чувствует, будто вернулся на родину. — Американцу же он передал: — Администрация приносит свои извинения за неполадки с термостатом, но к тому времени, когда вы подниметесь в свой номер, с горячей водой все уже будет в порядке.

— И скажите ему, пусть не ждет, что кто-то будет носить его багаж, — гнул свое администратор. — У нас здесь рабов нет.

— У нас дома с печкой такие же неприятности, — заметил турист.

Снова заговорил Харви:

— К сожалению, у портье заболела мать. Может, вы справитесь собственными силами, раз уж так получилось?

— Конечно, — ответил турист и повернулся к своей жене, чтобы объяснить происходящее, а я в это время уже сражался с кнопками управления старого лифта. Жена туриста обратилась к Харви:

— Когда открываются магазины в центре?

— Я не местный, — ответил Харви. Лифт наконец-то пошел вверх.

— Меня, кажется, увольняют, — сказал Харви, когда мы в конце концов добрались до моего номера.

Я откупорил бутылку «Блэк Лейбл», которую купил в самолете. Харви со всего маху бросился на жесткую кровать, которая громко лязгнула железными пружинами, и попытался снова спеть свою импровизированную песню «Если хочешь быть дальновидным», но теперь он пьян не был.

— Официально? — спросил я.

— Более или менее, — ответил Харви. — В последний раз, когда я был у сотрудника службы безопасности в посольстве, он дал мне печатную форму, которая называется «Отставка и болезнь служащих зарубежных служб». Более того, они заставили меня работать весь день в визовом секторе под наблюдением ОЗС8[39].

— А Индрижка?

Харви встал и подошел к раковине. Из моей открытой сумки он выудил кусок мыла и понюхал его.

— Лимонное, — сказал он.

— Верно, — сказал я. Он снова понюхал мыло и принялся мыть руки.

— Она хочет остаться здесь по нескольким причинам, — сказал Харви. — Но она сделает так, как я попрошу. А мне нет никакого резона убеждать ее в пользу Штатов, пока нет ни малейшей возможности получить для нее визу в госдепе.

— Ты же работаешь в визовом отделе, — напомнил я.

— Именно этого они и ждут, — сказал Харви. Он продолжал мыть руки с фрейдистской тщательностью. — Черт возьми, они правы. Я не жалуюсь. Я работаю в политическом секторе, и никто не заставлял меня влюбляться в чешку, но... — Он скорчил гримасу, которую я видел в зеркале.

— Может, мне жениться на ней? — предложил я. — В этом случае она станет британской подданной, и никаких проблем у тебя с ней не будет.

Шутить Харви был не расположен.

— Да, — буркнул он, продолжая намыливать руки, пока они не превратились в боксерские перчатки из мыльной пены. — Видишь ли, — тихо произнес он, — видимо, поэтому эти два комедианта и трепали мне сегодня нервы. Не знаю, что я сделаю, если выясню, что Индрижка... работает...

— Харви, — резко прервал я его, — не распускай нюни. Относись к своей работе, как к любовнице: никогда не говори о ней с женой. — Харви ухмыльнулся. Я продолжал: — Хватит смывать с себя неприятности, иди сюда и выпей. — Я подумал, что вряд ли могу найти хоть чем-то равноценную замену Харви в Праге.

Он сполоснул и неловко вытер руки, улыбнулся и выпил. В коридоре послышался голос американского туриста:

— Джимми, Джейн, на окне нет проклятых занавесок. Интересно, в каком номере остановились те двое парней? — Мы слышали, как он идет по коридору в нашем направлении. Остановившись, он крикнул: — Есть здесь кто-нибудь из Америки?

Мы молча слушали его призывы, потом я сказал Харви:

— Где я смогу увидеть второго человека из концлагеря Треблинка?

— Это брат Счастливчика Яна, — сказал Харви, — они ненавидят друг друга. — Он подошел к окну и сквозь поблеклое кружево посмотрел на Вацлавскую площадь. — Но если тебе требуется письменный отчет о смерти того типа, то ты найдешь брата Счастливчика Яна в синагоге Пинкас в пол-одиннадцатого утра. Это в Старе Место, недалеко от бывшего гетто. Там несколько синагог, но он будет именно в Пинкасе.

— Я найду, — сказал я и налил Харви еще виски.

— Хотел бы я знать, о чем сейчас думает Сток, — заметил Харви.