устраивали за моей спиной заговор и держали меня в неведении до тех пор... до тех пор, пока я не потеряю его! И я не позволю вам обращаться со мной как с посторонней или... или как с какой-то беспомощной простушкой, которую нужно во что бы то ни стало оберегать от правды. Усвойте как следует: когда дело касается майора Йорка, я, как любой другой солдат, намерена сражаться со смертью за то, что является моим!

Глубокая тишина воцарилась после ее слов, и долгое время патан стоял, глядя сверху вниз в сверкающие фиолетовые глаза этой молодой тоненькой женщины, которая кричала на него так, как никто никогда не осмеливался.

Он удивленно уставился на нее.

– Мэм-саиб! – сказал он, когда смог говорить. – Вы не должны бояться за него, правда, не должны.

– Почему вы так считаете? – холодно спросила Ровена.

– Потому что я знаю, каким солдатам в городе нужно шепнуть словечко, чтобы майор был в целости и сохранности.

– Ох, Исмаил, вы в самом деле можете сделать это? – вздохнула Ровена.

Он бросил на нее взгляд оскорбленного достоинства.

– Мэм-саиб нет необходимости спрашивать об этом.

Лицо Ровены прояснилось.

– Извините, Исмаил. Я не хотела обидеть вас. Это только потому...

– Пойдемте в гостиную, – грубовато сказал он. – Я приготовил для вас чай. Я сразу должен ехать в гарнизон.

Она кивнула, не глядя на него, и украдкой вытерла глаза. Исмаил стоял, наблюдая за ней, и совершенно неуместная улыбка осветила его мрачное бородатое лицо. Впервые он улыбнулся ей.

– Нет причин не верить мне, мэм-саиб. Я буду охранять его. Я всегда это делаю. Он как брат для меня. И Аллах приказывает, чтобы мы заботились о своих братьях как о самих себе, – его голос стал хриплым. – Я беспокоюсь о нем тоже. Почти так же, как и вы.

Парадная дверь хлопнула, и он исчез.

Однако новости, достигшие Парижа на следующей неделе, были более тревожными, чем предполагал Тарквин. Хотя жестокая снежная буря парализовала город, это не помешало многочисленным шпионам, как роялистам, так и бонапартистам, наводнить осажденную столицу слухами, которые пугали граждан и воодушевляли фанатично преданных императору гвардейцев.

Наполеон и его силы высадились на берегу Канн и совершили марш к Греноблю. Там они столкнулись с войсками его величества, высланными арестовать Наполеона, но вместо этого те живо побросали оружие и бросились обнимать изгнанника. Подобно мэру Гренобля, встретившему Наполеона с распростертыми объятиями.

Более неожиданным было известие о том, что Лион также капитулировал, в то время как силы Бонапарта быстро увеличивались – от одиннадцати сотен до двенадцати тысяч человек, благодаря, главным образом, тому, что дорога, ведущая из Гренобля в Лион, была заполнена французскими войсками, отправленными атаковать Мюрата, короля Неаполя. И хотя эти солдаты считались верными роялистами, они тоже бросали оружие и присягали императору.

Подстрекаемый испуганными министрами, Людовик XVIII быстро послал особый контингент войск под командованием маршала Нея, чтобы арестовать Наполеона. Одновременно были перекрыты все дороги, ведущие в Париж, на тот случай, если Наполеон ускользнет от своих преследователей и двинется на столицу. Фельдмаршалы армии Людовика были посланы к Мальмезону, чтобы обсудить стратегию действий и в случае необходимости остановить продвижение императора силой, хотя маршал Ней, этот закаленный в битвах старый вояка, смеялся над предосторожностями Людовика и клялся, что самолично доставит в Париж «корсиканского людоеда» в железной клетке.

Успокоившись, Людовик удалился в большой замок в Компьене на отдых, в то время как парижане пытались угадать развитие событий. Никто не сомневался, что маршал Ней справится со своей миссией и что достигшее в этом сумасшедшем сезоне пика популярности имя Наполеона быстро исчезнет с языка сплетников, уступив место более обычным – и приятно возбуждающим – местным скандалам.

Ровена Йорк сидела в кресле, поправляя фитиль свечи, в маленьком салоне, служившем столовой. В камине пылал огонь. На улице стоял жестокий холод, и Ровена накинула легкую шаль, чтобы не простудиться. Снег продолжал падать, и Ровена дважды посылала Полину очищать ступеньки и перила.

– Сколько же его выпало, – тревожно думала Ровена. – Окрестности Мальмезона тоже, должно быть, занесены снегом. Никакой лошади не пробраться по таким заносам.

Отложив в сторону маленькие ножницы для шитья, Ровена снова осторожно поправила фитиль. Теперь свеча стала гореть ярче.

Сегодня исполнилась ровно неделя, как она и Тарквин поженились в Ионическом салоне британского посольства. С трудом верится, что она была новобрачной только неделю, и еще тяжелее было сознавать, как много изменилось с тех пор: герцог Веллингтон уехал в Вену, Наполеон Бонапарт движется на Париж – небезуспешно, предположила Ровена, потому что ничего не было больше слышно про маршала Нея и уже прошло четыре, нет, пять дней с тех пор, как Квин уехал в Мальмезон.

Ровена, закусив губу, нахмурилась, вспоминая его последние слова в ночь перед отъездом.

– Это только сбор, – уверял ее Квин, когда они лежали вместе в постели, слушая потрескивание огня в печи и завыванье ветра за окнами. – Нет ни малейшей опасности, армия будет защищать Париж, но, даже если это и произойдет, мне доподлинно известно, что девятый полк останется в безопасном гарнизоне в Фонтебло. Итак, ты видишь, что беспокоиться не о чем. и я обещаю, что останусь там не дольше, чем будет необходимо. Генерал Монферран знает, что я только что женился, и, конечно, пожалеет меня.

Но Ровена ничего не отвечала ему, и слезы, которые она не хотела показывать, медленно текли по ее щекам в темноте. И всю ночь напролет Квин любил ее, но не с обычной нежностью, а с отчаянием...