Мое безмолвье! Ты в душе — как зданье, Но верх твой — злато тысяч черепиц! Храм времени, тебя я замыкаю В единый вздох, всхожу и привыкаю Быть заключенным в окоем морской, И, как богам святое приношенье, В мерцаньи искр верховное презренье Разлито над бездонною водой. Как, тая, плод, когда его вкушают, Исчезновенье в сладость превращает Во рту, где он теряет прежний вид, Вдыхаю пар моей плиты могильной, И небеса поют душе бессильной О берегах, где вновь прибой шумит. О небо, я меняюсь беспрестанно! Я был так горд, я празден был так странно (Но в праздности был каждый миг велик), И вот отдался яркому виденью И, над могилами блуждая тенью, К волненью моря хрупкому привык. Солнцестоянья факел встретив грудью Открытой, подчиняюсь правосудию Чудесному безжалостных лучей! На первом месте стань, источник света: Я чистым возвратил тебя!.. Но это Меня ввергает в мрак глухих ночей. Лишь моего, лишь для себя, в себе лишь — Близ сердца, близ стихов, что не разделишь Меж пустотой и чистым смыслом дня — Я эхо внутреннего жду величья В цистерне звонкой, полной безразличья, Чей полый звук всегда страшит меня! Лжепленница зеленых этих мрежей, Залив, любитель худосочных режей, Узнаешь ли ты по моим глазам, Чья плоть влечет меня к кончине вялой И чье чело ее с землей связало? Лишь искра мысль уводит к мертвецам. Священное, полно огнем невещным, Забитое сияньем многосвещным, Мне это место нравится: клочок Земли, дерев и камня единенье, Где столько мрамора дрожит над тенью, И моря сон над мертвыми глубок. Гони жреца, о солнечная сука! Когда пасу без окрика, без звука, Отшельником таинственных овец, От стада белого столь бестревожных Могил гони голубок осторожных И снам напрасным положи конец! Грядущее здесь — воплощенье лени. Здесь насекомое роится в тлене, Все сожжено, и в воздух все ушло, Все растворилось в сущности надмирной И жизнь, пьяна отсутствием, обширна, И горечь сладостна, и на душе светло. Спят мертвецы в земле, своим покровом Их греющей, теплом снабжая новым. Юг наверху, всегда недвижный Юг Сам мыслится, себя собою меря… О Голова в блестящей фотосфере, Я тайный двигатель твоих потуг. Лишь я твои питаю опасенья! Мои раскаянья, мои сомненья — Одни — порок алмаза твоего!.. Но мрамором отягощенной ночью Народ теней тебе, как средоточью, Неспешное доставил торжество. В отсутствии они исчезли плотном. О веществе их глина даст отчет нам. Дар жизни перешел от них к цветам. Где мертвецов обыденные речи? Где их искусство, личность их? Далече. В орбитах червь наследует слезам. Крик девушек, визжащих от щекотки, Их веки влажные и взор их кроткий, И грудь, в игру вступившая с огнем, И поцелуям сдавшиеся губы, Последний дар, последний натиск грубый — Все стало прах, все растворилось в нем! А ты, душа, ты чаешь сновиденья, Свободного от ложного цветенья Всего того, что здесь пленяло нас? Ты запоешь ли, став легчайшим паром? Все бегло, все течет! Иссяк недаром Святого нетерпения запас. Бессмертье с черно-золотым покровом, О утешитель наш в венке лавровом, На лоно матери зовущий всех! Обман высокий, хитрость благочестья! Кто не отверг вас, сопряженных вместе, Порожний череп и застывший смех? О праотцы глубокие, под спудом Лежащие, к вам не доходит гудом Далекий шум с поверхности земной. Не ваш костяк червь избирает пищей, Не ваши черепа его жилище — Он жизнью жив, он вечный спутник мой! Любовь иль ненависть к своей особе?
