казаку.Тревога что ни ночь: к ружью! на штурм! в атаку!И призраки брались за ружья, и на них,При криках коршунов, как стая птиц степных,Летела конница монголов полудиких,Обрушивался вихрь чудовищ темноликих.Так гибли армии бесследно по ночам,И император сам все это видел — сам,Подобно дереву, что обрекли секире.К титану, с кем никто не смел сравняться в мире,Беда, как дровосек, уж подошла в упор,И он, цветущий дуб, почувствовал топорИ, содрогаясь, весь во власти привиденья,Он замечал вокруг себя ветвей паденье.Вожди, солдаты, все навек смежали взор.Меж тем как близкие, обстав его шатер,Следили на холсте за движущейся тенью,Верны его звезде, ропща на провиденьеЗа оскорбление величества, — на днеСвоей души он сам был поражен вдвойне.Раздавлен бедствием и видя сон кровавый,Он к богу обратил лицо. Любимец славыДрожал. Наполеон постиг, что он несетРасплату за вину какую-то, и вотПред воинством, снега устлавшим так обильно,«Не кара ль это все, — спросил он, — бог всесильный?»Тогда, по имени назвав его, в ответИз темноты ему был некий голос; «Нет!»
II
Да, Ватерло не то! Да, Ватерло безмолвно!Да, Ватерло молчит о том, как в чаше полной —В кольце его холмов, прогалин и лесов,Кипя, смешала смерть сошедшихся бойцов;Как меж Европою и Францией устроивКровопролитный бой) бог обманул героев.Победа, ты ушла, а рок успел устать.О, Ватерло! в слезах, я должен замолчать?Затем, что той войны последние солдатыВелики были все; под звонких труб раскаты,Осилив Альпы, Рейн, царей низвергнув в прах,Они прошли весь мир и всем внушили страх!Смеркалось. Бой ночной пылал, подобно бреду.Наполеон почти держал в руках победу.Уже в ближайший лес был загнан Веллингтон.В подзорную трубу глядел НаполеонНа центр сражения, на точку, где трепещетЛюдское месиво, ужасно и зловеще,
