песни есть имя и отчество», что Женя быстро и успешно сделал. Удовлетворенная результатом, Майя Владимировна записала новорожденную песню на Всесоюзном радио, и появление этого опуса в популярной воскресной радиопередаче «С добрым утром» стало для брата важным событием.

Именно Майя Кристалинская, чей эстрадный авторитет был тогда очень высок, направила «хорошо поющего композитора» в Росконцерт, предварительно отзвонив кому следовало и сделав талантливому парню самую лестную рекомендацию. Прослушивание в Росконцерте прошло успешно: Женю решили испытать в качестве солиста-вокалиста в сборной эстрадной программе, предложив, однако, поработать пару месяцев бесплатно (что было обычным явлением, когда дело касалось новичков из провинции). В первые свои гастроли — по Сибири и Дальнему Востоку — Евгений Мартынов поехал в июне 1972 года вместе с другими восходящими звездами советской эстрады: молодыми Львом Лещенко, Валентиной Толкуновой, Светланой Моргуновой, Геннадием Хазановым (и только что созданным Владимиром Чижиком джазовым ансамблем «Мелодия», тогда еще существовавшим автономно внутри эстрадного оркестра BP и ЦТ под управлением В. Людвиковского).

Судьба тут же связала брата с московскими поэтами Павлом Леонидовым и Давидом Усмановым, с которыми он написал свои первые «московские» песни. Песенный багаж, привезенный Женей из Донецка, был внешне невелик, но в этом багаже уже имелись такие песни, как «Колыбельная пеплу» (на стихи Ю. Марцинкявичюса) и «Баллада о матери» (на стихи А. Дементьева), а также уже отмеченные мной «Березка» и «У песни есть имя и отечество». Кроме того, ждали своего часа неподтекстованные мелодии, которым предстояло в скором времени, соединившись со стихами, стать популярными песнями. Я помню, как в донецкий период своего творчества Женя, погрузившись в поэтические сборники, пытался найти стихи, созвучные его песенным замыслам. И вот однажды, в 1971 году, в его руки попало стихотворение Андрея Дементьева, потрясшее молодого композитора своим острым и глубоким сюжетом, простым и точным языком, эмоциональной открытостью и публицистично-репортажной динамичностью, свойственной больше не поэтическим формам, а газетной хронике военных лет... Песня «Баллада о матери» — это, без преувеличения, шедевр советской песенной классики. Она быстро зазвучала на самых различных концертных площадках (сначала в Донбассе, а затем по всей стране), буквально ворвалась в телерадиоэфир, была записана на грампластинки многими исполнителями — в том числе и молоденькой певицей из западноукраинского села Маршенцы Софией Ротару. Именно в ее исполнении «Баллада» впоследствии прозвучала на заключительном концерте всесоюзного телефестиваля «Песня-74».

Интересно вспоминать те годы сейчас, вспоминать отношение к эстрадному феномену Евгения Мартынова различных инстанций, редакций, конкретных людей «сверху», пытавшихся причесывать все и вся под одну стандартную гребенку, ставить всех достойных, но молодых в конец длинной очереди именитых авторов, увешанных множеством званий, орденов и медалей, дававшихся в те годы ветеранам в самом обильном количестве. Даже Тихон Николаевич Хренников, который потом не раз помогал Жене (в частности, ходатайствами и письмами в различные «высокие» организации, от которых зависело решение жилищных и бытовых проблем), помогал и после смерти Евгения его семье, — даже он не сразу оценил «Балладу о матери», высказавшись в своем докладе на объединенном пленуме правлений Союза композиторов СССР и Союза композиторов РСФСР о Мартынове как о «композиторе, не лишенном способностей», но «упорно культивирующем надрывно-душещипательные мелодические обороты» и «мелодраматизм». Примечательно, что на съемках вышеупомянутого концерта телефестиваля «Песня-74» Женю обозвали Николаем, а потому при монтаже программы чужое имя пришлось вырезать, и в результате только один автор в концерте оказался безымянным и к тому же без звания «композитор» — Мартынов.

А до этого, в 1973 году, Евгений Мартынов был официально зачислен в штат артистов московского эстрадного оркестра «Советская песня» при Росконцерте. Тарификационная комиссия установила ему разовую концертную вокальную ставку солиста оперетты и эстрады в размере 13 рублей, а также разовую инструментальную ставку артиста эстрадного ансамбля в размере 6 рублей. Хоть ставки за концертные выступления (в смешанном концерте) были, мягко говоря, невысокими, но Женя с удовлетворением воспринял тот факт, что стал «вокалистом первой категории» ... В июне того же года он завоевал звание лауреата Всесоюзного конкурса исполнителей советской песни в Минске, исполнив там песни «Темная ночь» (Н. Богословского на слова В. Агатова), «Летят перелетные птицы» (М. Блантера на слова М. Исаковского) и свою «Балладу о матери», благодаря которой получил также и приз зрительских симпатий.

В работе конкурсного жюри принимали участие очень авторитетные деятели культуры, среди них: И. Лученок, Ю. Силантьев, Э. Хиль; председательствовала А. Пахмутова. Следует заметить, что «Баллада» к тому времени была уже широко известна любителям эстрады, прежде всего по удачному выступлению на Всесоюзном телефестивале «Алло, мы ищем таланты!» молодой исполнительницы из Днепропетровска Людмилы Артеменко, ставшей лауреатом престижного молодежного телетурнира. Желанная и в результате минской победы осуществившаяся поездка в Берлин на X Всемирный фестиваль молодежи и студентов (в июле — августе 1973 года), куда Евгений Мартынов отправился в качестве председателя музыкального салона советской делегации, позволила брату ощутить еще большую уверенность в правильности выбранного им пути. Последовавшие после фестиваля обширные гастроли по стране, успешное выступление на телевизионном конкурсе «Молодые голоса», участие в телепередачах и радиопрограммах, первые публикации песен в популярных нотных и журнальных изданиях, лестные отзывы в печати — все это укрепляло брата в его творческих дерзаниях, он буквально на глазах превращался в «красивого лебедя» (хотя «гадким утенком» он никогда не слыл).

Открытые в себе недюжинные вокальные данные вдохновляли брата и на серьезные занятия вокалом. Он еще в институте брал неофициальные уроки пения у своих товарищей-вокалистов, студентов дирижерско-хорового факультета. Теперь же, имея профессиональную школу дыхания (она у вокалистов и духовиков по сути одинакова), распевшись на эстраде, получив официальный статус вокалиста, подтвержденный лауреатским дипломом, и, главное, принятый и поддержанный широкой слушательской аудиторией, — теперь Женя стал брать уроки у профессиональных московских педагогов, у известных певцов и даже у солистов Большого театра. Помнится, голос брата настолько окреп, что от его верхних «соль», «ля-бемоль», «ля», резонировали стекла в окнах и плафоны на люстре,а когда данные ноты брались в полный голос (forte), у меня даже уши закладывало.

Женя регулярно распевался, делал специальную гимнастику и физические упражнения для разогрева и тренировки дыхательно-голосового аппарата... Однако в ноябре 1973 года в работе этого — очень чувствительного и ранимого — аппарата произошел неожиданный для брата сбой: врачи диагностировали «переутомление голосовых связок с предузелковыми образованиями на них» (все вокалисты знают, чем сие чревато). Было предписано полное двухнедельное молчание и трехмесячное воздержание от пения. Женины вокальные наставники и до этой «осечки» убеждали своего неопытного юного коллегу пройти консерваторскую школу пения, чтобы стать настоящим оперным певцом (лирическим тенором) — ведь все способности к тому были налицо. А теперь они почти требовали бросить «эстрадную самодеятельность» — пока не поздно — и после выздоровления идти прямым ходом в консерваторию.

Озадаченный, брат приехал помолчать в Артемовск, а заодно подлечиться у очень хорошего местного ларинголога Д. Г. Соловья (который за полгода до того филигранно вырезал мои большие гланды, мучившие меня 16 лет). Но дома Женя дольше двух недель не задержался, полечился в Москве еще месяц и начал понемногу входить в форму под наблюдением лор-врача поликлиники Большого театра. Перспектива консерватории и исполнителя партии Ленского в «Евгении Онегине» брата, скажу откровенно, не очень привлекала, но выводы кое-какие он для себя сделал: не стал лезть в предельно верхнюю тесситуру и силой втискивать свой характерный баритональный тенор (или лирический баритон) в строго регламентированные академической школой диапазонные рамки, предъявляемые оперному певцу, перестал форсировать звук, облегчил его в нижнем регистре, не пел — как это бывало прежде — без распевки и на протяжении нескольких часов подряд, впредь не пытался подогнать тембр голоса и манеру исполнения под чужие — «звездные» — образцы, стал намного профессиональнее, требовательнее и бережнее относиться к своему вокалу. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

К февралю 1974 года наш лауреат 3-й премии Всесоюзного конкурса вернулся, полный здоровья и энергии, в «концертный строй». По молодости, ему еще было в удовольствие кататься гастролером по необъятным просторам Родины, постоянно «скакать» через часовые пояса, запросто пересекать параллели и меридианы, почти каждый день просыпаться на новом месте, в новой гостинице.

Чтобы читатель мог явственнее ощутить тот режим деятельности, в котором творили артисты-