Жизнь артиста. Со стороны она кажется такой красочной и беззаботной! Однако лишь самим артистам, творческим людям, а также их родным и близким ведомо, сколько порой несправедливости, обид и унижений случается человеку искусства испытывать в жизни, несмотря на, казалось бы, всенародную любовь к нему и объективное признание его таланта. В нашей матушке-России к артисту всегда, или время от времени, относились как к скомороху (причем и «верхи» и «низы», пусть даже зачастую неосознанно): ну-ка, повесели да потешь нас — начальников и чиновников, предпринимателей и трудящихся, народ и население разных мастей, — сидишь у государства на шее, в поле не пашешь, на заводе не вкалываешь, за танком не бегаешь и даже не торгуешь — и все недоволен, все норовишь песни грустные петь и режим хаять, упрямо уважения к себе и своему «творчеству» требуешь, лицедей никчемный!..
Почти закономерно, что у любой организации, празднующей, к примеру, свой юбилей, автотранспорт всегда находится, когда нужно привезти артиста из дома на концерт (посвященный этому юбилею), но после концерта и банкета на машинах развозят по домам лишь пьяное начальство, для которого данное мероприятие, собственно говоря, и устраивалось, а до «любимых» артистов уже никому, как правило, нет никакого дела. Все на банкете жаждут выпить, чокнувшись лично с человеком, известным каждому по телеэкрану. Однако, уговаривая любимца муз пить до дна, мало кто подумает о его завтрашнем рабочем дне (возможно, очень напряженном), о его семье, жене, родителях, детях, дожидающихся дома. Мало кто осознает, что появление певца вместе с женщиной на банкете или в ресторане вовсе не означает его намерения петь для хмельной публики и благодарно осушать те бутылки коньяка, которые богатые господа и товарищи «с соседнего стола» имели наглость прислать в подарок «артистическому столу», сделав эдакий барский жест...
Однажды в ресторане «София» привязалась к Жене какая-то выпившая поклонница: спой для нее «Лебединую верность», и все тут! Брат долго и вежливо объяснял ей, что зашел в ресторан просто покушать, очень устал и, по правде, не к месту и некстати ему вдруг запеть в предприятии общественного питания.
Она в результате так оскорбилась, что, забыв о своих любовных излияниях, произносимых в Женин адрес еще минуту назад, вдруг со злостью и корявой гримасой выдавила из себя:
— Тоже мне Шаляпин! Да я таких Шаляпиных видала, блин!..
Далее метрдотелю пришлось ее удерживать и в конце концов вообще выпроводить на улицу.
Был еще и такой случай. Женя вместе с супругой оформлял багаж перед отлетом в Тбилиси. К ним подошел работник аэропорта «Внуково», якобы издали узнавший Мартынова, и стал буквально со слезами на глазах восхищаться творчеством любимого певца и композитора. Растрогавшись вконец, он напоследок извинился и умоляюще попросил разрешения самому отнести Женин багаж в самолет.
Элла рассказывала потом:
— Мы настолько были тронуты таким бескорыстным жестом, что не имели никаких сомнений в искренности товарища в летной форме.
И только в Тбилиси, придя в гостиницу и открыв настораживающе полегчавший чемодан, мы обнаружили, что в нашем багаже хорошо порылись, забрав все более-менее ценное — даже марлевые рубашки и простую футболку.
В противовес этому, хочу вспомнить другой случай. 1985 год, Канада... Женя вместе с хоккейной сборной СССР ожидал посадки в самолет Оттава — Москва. Международная обстановка была напряженная: «холодная война», обострение отношений с США и все такое прочее, если кто помнит. Рейс задерживался. Вдруг внезапно объявили, что самолет подан и нужно срочно бежать на посадку! Как так вышло, — но Женя в суматохе забыл один из своих чемоданов: простой, с молнией вместо замка, полный детских вещей для Сережки! Оставил прямо в зале ожидания, понадеявшись на кого-то, кто был налегке. На следующий день в «Шереметьеве» опечаленному брату пришлось, откровенно говоря, без надежд на положительный исход, писать заявление с соответствующими объяснениями, связываться с Оттавой, укорять себя в нерасторопности... А еще через день чемодан в целости-сохранности был доставлен в Москву — на удивление владельцу и таможенникам, а также на радость и потеху младенцу-Сереньке, для которого, как было сказано, чемодан с игрушками и обновками предназначался!
Произошла с Женей в 1978 году и такая, мягко выражаясь, неприятная история. Отужинал он однажды в ресторане «София» — на этот раз без сотрапезников, наедине с собой (я уже говорил, что подобное случалось крайне редко). Расплатился с официанткой и собирался было уходить. И вдруг подходит к нему разгоряченный поклонник — лет тридцати, неопределенной национальности.
— Евгений!.. Извините, не знаю вашего отчества...
— Ничего, — вставая, отвечает брат, — можно без отчества.
— Отлично. Вы для меня!..
Короче, речи привычные, ситуация знакомая. Но дальше поворот следующий:
— У меня сегодня родилась дочь. Мы с женой решили назвать ее в вашу честь — Евгенией. Знаете, я так счастлив!.. И хочу вместе с вами выпить.
Женя от души поздравил молодого отца, поблагодарил его за оказанную ему честь и предложение выпить и попытался все же уйти.
Но тот продолжал:
— Евгений, вы знаете песню Тома Джонса «Дилайла»?
— Ну-у! Еще бы! Это моя любимая песня. И певец самый любимый.
— Ха-ха!.. Это классно! Там же словно про меня поется: про то, как у отца родилась дочка и он назвал ее Лай-лой! Ну или про что-то в этом роде. «Му, my, ту, Delilah!..» А я назвал свою дочь Евгенией! И вот, надо же, вас встретил! Это судьба! Я вас хочу угостить, Евгений! Не откажите, я очень вас прошу!..
Тут уж брат не в силах был устоять: повстречал почти родную душу! Почему бы и впрямь не выпить с хорошим человеком по бокалу шампанского? Тем более у него такая радость!.. Тот сидел неподалеку и воодушевлено потащил Женю к своему пустовавшему столику. Женя, будучи совсем трезвым, негромко произнес соответствующий данному случаю тост, чокнулись, выпили... А что было дальше, он потом вспомнить не мог: все вокруг поплыло и закружилось.
Швейцар рассказывал, что тот молодой человек, никогда ранее в «Софии» не бывавший, вывел под руку качающегося Мартынова из ресторана и повел его куда-то за угол... На следующий день Женя очнулся в сыром подвале, в совершенно незнакомом ему месте, без золотого перстня (приятного напоминания о «Братиславской лире»), швейцарских часов, кожаной куртки, американского ремня и, конечно же, без денег. Когда старший лейтенант милиции выяснял в ресторане подробности случившегося, то и метрдотель, и официантка говорили, что очень удивились, увидев пьяным Мартынова, буквально 5 минут назад пребывавшего в идеально трезвом состоянии и собиравшегося уходить домой. Кто был тот «молодой отец» неопределенной национальности, никто не знал, и после никто и никогда его здесь, разумеется, не видел.
На удивленные, а для милиционера наивные Женины вопросы, чего могли ему подлить или подсыпать в бокал, старший лейтенант, улыбаясь, отвечал:
— Женя, в жизни всякое бывает! Успокойся. Мы-то с криминальным миром каждый день сталкиваемся. У них такое разнообразное меню для столь доверчивых людей, как ты! Считай, что тебе капитально повезло: жив, здоров... А все, что украли, ты себе уже новое купил. Мы его, конечно, будем искать... Но ты сам теперь будь поумней! От их напитков можно в следующий раз не подняться.
Вот такая приключилась « Дилайла».
Помню, в конце 70-х брат в течение года получал письма «из зоны» от «пропащего зэка по кличке Трубач», как тот подписывался и как его якобы прозвали «на зоне» за громкий, почти трубный храп во время сна. Трубач оповещал, что скоро должен выйти на свободу и, как только это произойдет, он приедет в Москву к своему любимому певцу Мартынову — за помощью и денежной поддержкой на первое время. Для начала ему нужно было «немного» — тысяч двадцать, чтобы стать на ноги. А потом он все вернет с процентами и даже может взять любимого певца в свое дело: там доля Мартынова за начальную поддержку будет такой, что больше музыканту ни петь, ни играть, ни сочинять не придется! С каждым новым письмом предвкушение свободы и долгожданной встречи в Москве становилось все более агонизирующим, планы на будущее были однозначно шизофреничными. Накал напряжения в письмах возрастал, и было понятно, что