прикрылась чехлом.

Сычев в сопровождении своего молодого спутника прибыл к следователю по особо важным делам Комарову. Старый друг Сычева, один из руководителей московской прокуратуры, Бородин Федор Яковлевич постарался сделать все, чтобы помочь другу. Ему удалось убедить коллегию принять дело восьмилетней давности к пересмотру, но без регистрации, а на приоритетных началах. Такие случаи бывали в практике, но к ним относились скептически, без энтузиазма и считали пустой тратой времени.

Комаров только что вышел из отпуска и выглядел крепким, загорелым парнем с доброжелательным лицом. Судя по всему, он увлекался горными лыжами, решил Сычев, где еще можно получить ровный загар в начале весны.

— Прошу вас садиться, уважаемые коллеги. Меня зовут Рудольф Михайлович Комаров. О вас я все знаю, можете не представляться.

Посетители скромно устроились за дальним концом стола заседаний.

— Я хочу сразу высказать свое мнение по данному делу, чтобы между нами не возникало недоразумений в дальнейшем. Конечно, сейчас мы вправе выносить определение в адрес тех, кто не способен дать нам сдачи. Мы всегда валим все на своих предшественников. Любое экспертное мнение с нашей стороны будет казаться правильным. Мы это уже проходили.

— Можно по существу, — хмуро сказал Сычев.

— Пожалуйста. Все ошибки налицо. Я сравнил следственный материал с судебным протоколом. Тут очевидна подмена. На суде и словом не обмолвились о наркотиках, которые нашли в квартирах убийцы и убитого. Эти документы были изъяты и вложены на место, когда дело ушло в архив. Далее. Что тут говорить, человек давал показания и делал признания под давлением. Давайте разберемся в том, чего мы хотим добиться спустя восемь лет. Реабилитации? Кому она нужна?

Осужденному? Но мы знаем, что парень сидел за дело. Доказательством тому служит его побег и трупы на пути к свободе.

— Минуточку, — вновь оборвал следователя Сычев. — Это не доказательство, а подозрение. Доказательств у нас нет, и орудие убийства не найдено. О других трупах речи нет и быть не может.

— Странно это от вас слышать, Алексей Денисыч. Вы опытный следователь, а не адвокат убийцы.

— Я знаю свои обязанности. Мы собрались не для того, чтобы рассматривать дело в плоскости сегодняшнего дня. Мы должны дать оценку делу восьмилетней давности. Экспертную оценку со всеми выкладками.

— Мы можем дать свою оценку, если получим иск или жалобу осужденного. Такие жалобы принимались в течение месяца после вынесения приговора. В чем резон заниматься этим сегодня?

— Мне трудно объяснять прописные истины высокопоставленному чиновнику столичной прокуратуры. Истинный убийца продолжает разгуливать на свободе, чувствуя свою безнаказанность. Убил раз, убил два, а потом и преступлением свои деяния не считает.

— Философия. Ну хорошо, согласен. Посмотрим на вещи трезвыми глазами. Как картина выглядит сегодня. Мы знаем, что дознание вела милиция. Мы знаем, что следователь Ефимов грешен и на его голову можно обрушить всю вину, даже то, что он прикрывал истинного преступника. Но Ефимов продолжает работать, и нем отзываются как о высококлассном профессионале. Две правительственные награды, грамоты, личный вклад в задержание особо опасных преступников, смелость и безупречное выполнение своего долга. И вы хотите такого человека подогнать под статью? Ради кого? Ради беглого мокрушника? Реабилитация разгуливающего на свободе убийцы с карабином в руках и очернение офицера милиции, которому должно подражать сегодняшнее молодое поколение курсантов. Я не понимаю вас, Алексей Денисыч! Пусть я далек от эталона честности, но пусть справедливость торжествует в кино и книгах, а в жизни нам нужен Ефимов, а не Белый.

— Извините, Рудольф Михалыч, но я вас вновь перебью. У меня вопрос по существу. Вы вызывали на допрос Кузьмова Василия Васильевича?

— Да, конечно. Я читал вашу служебную записку. Секретаря связался с аптечным управлением, нам сообщили, что Кузьмов взял отпуск и уехал. Никто не знает, где он отдыхает. По месту жительства ему направлена повестка, но там проживают другие люди. К сожалению, это все.

— И эта фигура вас не заинтересовала?

— Мне кажется, Алексей Денисыч, что вы одной рукой цепляетесь за воздух, а другой за соломинку.

Неожиданно из-за стола встал лейтенант, достал из папки листок и поднес его Комарову — Что это?

— Баллистическая экспертиза нагана, из которого убили Симакова.

Этого документа в деле не было. Мне удалось найти оружие и сделать повторную экспертизу. Револьвер имеет свою историю. В Гражданскую войну он принадлежал комиссару Потапову из Первой конной армии Буденного. В тридцатые годы им пользовался известный московский бандит Василий Корешков. В итоге он попал в МВД, когда разоружили банду Кравчука в семидесятые годы. Наган легендарный, и его решили поместить в Музей криминалистики, тогда его так называли. Возникает вопрос: как этот самый легендарный револьвер попал в руки студента-медика Сергея Белого? Такого вопроса никто никому не задавал. Но ответ на него имеется. В восьмидесятом году из музея исчезли несколько револьверов и ножей. К экспонатам относились как к игрушкам, и должного надзора не велось. О пропаже сообщил один из общественных хранителей создаваемого музея капитан Григорий Ефимов. Дело замяли. Сотрудники не хотели лишаться премиальных ко Дню милиции.

Горелов вернулся на свое место и сел. На минуту в комнате воцарилась тишина.

Мертвая пауза была нарушена коротким стуком в дверь, после чего в кабинет вошли двое. Генерала Федора Бородина сопровождал грузный мужчина с тремя подбородками и выпученными глазами. Он страдал ожирением и одышкой.

Тяжело ступая, толстяк подошел к столу и взялся за стул, ожидая, когда ему разрешат сесть. В его руках была вишневая тонкая папочка.

При появлении начальства все встали.

— Ладно, ребята, садитесь. Я тут привел к вам следователя Лазуренко. Буквоед, зануда, крохобор! Но содержит дела в образцовом порядке и знает толк в работе.

Бородин похлопал толстяка по плечу.

— Садись, Иван Саныч. В ногах правды нет. Мы тут кое-что обсудили с Лазуренко и пришли к выводу, что вам не мешает знать некоторые детали одного дела. Иван Саныч занимается террористами и сотрудничает с ФСБ. Не могу утверждать, что они всех бандитов вывели на чистую воду, но работают грамотно. Поделись своими тайнами, Лазуренко.

— Да-да. — Толстяк отдышался и начал говорить режущим стальным голосом: — Вы уже, очевидно, слышали о взрывах в Москве. Все только и говорят об этом. У нас сложилось мнение, что это дело рук одной группы террористов. В первую очередь мы убедились в том, что взрывные устройства сделаны на одной базе, и мы знаем, кто изготовляет смертоносный товар. Другое дело, что пользуется этими бомбами не очень опытная рука. Имея бомбы такой мощности, нетрудно взорвать любую машину и даже загородный дом. Но в обоих случаях убийцы прибегали к добиванию жертв и использовали уже огнестрельное оружие. Можно предположить, и на то есть основания, что оба покушения выполнял наемный убийца. Погибший банкир Бронштейн не имел отношения к погибшему адвокату Ефимову. Сейчас мы пытаемся проследить возможные связи, но безуспешно.

Теперь подойду вплотную к сути дела. Во втором случае остался в живых свидетель. Очень важный свидетель. Это шофер Ефимова. Он получил несколько сильных ожогов и сквозное ранение в ключицу. Когда они ехали по дороге, связывающей микрорайон с Коровинским шоссе, Борис Ефимов вдруг стукнул шофера по плечу и радостно воскликнул: «Ну-ка тормози! Это же машина моего отца!» И он указал на бежевую «Волгу» ГАЗ-21, припаркованную к краю дороги.

Водитель резко ударил по тормозам и остановился метрах в пятнадцати от «Волги».

В ту же секунду раздался взрыв. Бомба была прикреплена под поперечной штангой, и ударная волна пошла не вверх, а вразнос. Двери буквально вырвало. Водитель смутно помнит, как его вынесло из машины. После контузии выстрелов он не слышал, но прозвучало их два. Первым скосили Бориса Ефимова. Пуля пробила ему голову, второй ранил шофера. Убийца скрылся с места преступления незамеченным.