голубыми глазами. Дочь училась в десятом классе. Через месяц будет отмечать семнадцатилетие. Трудный возраст. Саранцев понимал, что день ото дня он моложе не становится, и приходилось приглядывать за своими девочками. Но он знал, что возраст компенсируется званиями. Супруга и так всем подругам давно говорит, что ее муж полковник, на ответственной работе дни и ночи проводит.

В квартире хлопнула входная дверь. У Ефимова вилка с грибом застыла в воздухе. Он встал, подошел к двери и распахнул ее.

— О, глянь, Колян! Ефимов-младший пожаловал. Главный защитник уркаганов. Мы их ловим, а он их отпускает. Ха!

Борис подошел к дверям кабинета, снимая по дороге соболью шапку Заглянув в комнату, он повернулся:

— Привет, дядя Коль! — Стрельнув взглядом на отца, тихо добавил: — Опять нажрался, ловец!

— Ну ладно, ладно, яйца курицу не учат, — попятился назад Ефимов-старший. — Ишь, как они быстро самостоятельными становятся. А давно ли на горшке под столом сидел?

Сын ушел в свою комнату, и лай Моськи его не беспокоил.

— Двадцать лет водили его за ручку по учителям, все деньги на профессоров угробили. Ты думаешь, это ты университет закончил? Это мать твоя его закончила. Она до сих пор каждого доцента по имени-отчеству помнит. И всем дай!… Оболтус!

Ефимов захлопнул дверь. В душе и на людях он очень гордился сыном, как полученным орденом. Но дух противоречия заставлял его протестовать, спорить, учить и восклицать.

Саранцев встал с дивана.

— Зря ты шумишь, Гриша. Борька — головастый парень, вот поэтому всех, кого мы ловим, он освобождает. Молодец! Он свою дорогу нашел. А вот мне все это еще предстоит.

— Дорогу искать? — удивился Ефимов.

— Дочь на дорогу выводить. С девочками трудней. Принесет в подоле, и кусай после этого локти. Строптивый у нее характер. Дикарка! А у тебя уже все проблемы позади.

Ефимов мотнул головой, как молоденький бычок, словно хотел стряхнуть с себя хмель. С этими словами нельзя не согласиться. Но судьба — коварная штука, и как любил поговаривать Саранцев: «Еще не вечер!»

Деревья начали редеть, частокол тайги превратился в пролесок, и беглецы вышли к старым заброшенным шахтам. Когда-то здесь кипела жизнь и зеки старых поколений добывали руду. Повалились столбы с колючей проволокой, гнилые бревна, сложенные в колодцы, ржавые вагонетки, засыпанные снегом.

Белый сверил карту с компасом и указал на поваленную сосну.

Усталые и измотанные на пределе человеческих возможностей, они шли молча.

Каждое слово имело вес пудовой гири, каждый шаг стоил огромных усилий. В ушах отчетливо слышались удары сердца.

Через четверть часа их вынесло на опушку. Залитая солнцем снежная равнина слепила глаза. В низине стоял поселок. Серые безликие домишки, похожие на покосившиеся колодцы, даже в солнечных лучах выглядели убого. В сотне метров от опушки проходила накатанная дорога, вдоль которой шла линия электропередачи.

— Вот и пришли, — прохрипел Белый. Они стояли возле осины, облокотившись на дерево, и с тревогой и надеждой смотрели на кучку перекошенных хибар.

— Этот подсадной, из сторожки, сюда нас и направлял? Значит, здесь и должен захлопнуться капкан, — осипшим голосом сказал Чижов.

— До большой «железки» пятнадцать верст. Мы не осилим этот путь. Придется рискнуть.

— Отстреляемся, — выдавил из себя Чижов.

Эта фраза прозвучала как насмешка. Они сбросили лыжи, закопали в снегу и по твердому насту направились к дороге. Белый рассчитывал найти заброшенный сарай и переждать до темноты. Им необходим был отдых, а ночью они вернутся за лыжами и с новыми силами пустятся на преодоление последнего участка. Позади осталось больше тридцати километров таежного перехода, и они с ним справились. Белый понимал, что их поисками озабочены не только те, кто устроил ловушку Хрящу. Когда из лагеря делают скок два мокрушника с оружием, то на ноги поднимают воинские части. Сейчас от лагеря их отделяло более пятидесяти километров. У Белого была надежда, что поиски продолжатся по направлению к Омску, по трассе. Если беглецы исчезли, то их подобрала попутка. Кому придет в голову, что они свернули в тайгу? Глупость! Другое дело — охотничий домик в лесу и два трупа. Как только охотники попадут туда, они тут же бросятся в погоню. Главными врагами беглецов были волки и охотники. И тем и другим нужна добыча. Волки хотят жрать, а охотники убивать. Все охотхозяйство Красноярского края состояло из двух частей. Тридцать процентов местных дикарей и семьдесят из бывших прапоров, надзирателей, караульных, охраны. Живодеры, которые всю службу издевались над зеками и кому удавалось уцелеть до конца контракта, те подавались в тайгу к охотникам. Они знали, что стоит им появиться в городе, перо в бок им обеспечено. Эти озлобленные людишки с особой любовью относились к беглым. Они устраивали на них такие загоны, что ни один уссурийский тигр не удостаивался подобных почестей. Печально известный суд линча где-то за океаном выглядел детской забавой. Пойманный зек оставался достоянием хищников.

На месте загона устраивался пир. К макушкам двух молодых берез привязывались веревки, и гибкие деревца притягивали к земле. Свободные концы веревок привязывали к ногам добычи и под залп ружей деревья отпускали. Гордые березы моментально выпрямлялись, разрывая человека на две части. Эти истории не являлись секретной информацией, и даже дети знали, как охотники поступают с беглыми, но в тайге свои законы. Там царствуют волки.

Белый и Чижов вышли на широкую дорогу. Со стороны они выглядели как все: полушубки, волчьи шапки, валенки. Их выдавали лица — серые, обросшие, изможденные, с острым напряженным взглядом и покрасневшими белками глаз.

— Сегодня по дороге прошла колонна людей и проехало с десяток большегрузных машин, — присев на корточки, сказал Белый. — Смотри, сколько следов. Но это не солдаты. Судя по карте, здесь нет воинских частей. В десяти верстах к востоку ведутся новые разработки. Похоже, им подослали подкрепление с других приисков.

— Хорошая зацепка, — кивнул Чижов. — Попробуем использовать.

Они двинулись в путь. Дорога шла под уклон, и из каждого дома в деревне нетрудно было заметить две движущиеся серые точки на ослепительно белом снегу.

Радиостанция стояла у старосты деревни, но «тарелки» — трансляционные громкоговорители — имелись в каждом доме. Первая московская программа прерывалась на последние известия из Омска и на сообщения местного радиоузла, который предупреждал о буранах, о выезде передвижных магазинов с солью, спичками, порохом и прочей мелочью. Вчера вечером жители поселка слышали о побеге из колонии, но никто не придал значения сообщению. Ближайшая колония находилась в сорока верстах. Вокруг тайга и охотхозяйства. Беглые сюда и летом не забредали. Так что говорить о зиме, когда лес страшнее болота становится.

Спустя четверть часа они вышли к окраине села.

— Может, задами пройдем? — спросил Чиж.

— Тут же себя выдадим.

— А гулять по центральной улице нормально? Домов сорок миновать надо. Целый город. Нам бы амбарчик найти, а они на задах стоят. В хату совать нос — прищемят!

Белый махнул головой на пристройку из бревен у края оврага.

— Окон нет. Либо баня, либо дровяной сарай. Надо глянуть.

Безлюдье, тишина могли быть обманчивы. Снег вдоль покосившегося забора оказался мягким, и ноги утопали по колено. Но заманчивая цель стояла в десятке метров, и мысль о тепле и отдыхе придавала им сил.

Хлипкий замок болтался в петлях, но хозяин и не думал его запирать. Похоже, у него и ключей-то никогда не было. Когда створки раскрылись, беглецы обомлели от радости.

— Сеновал! — прохрипел Чижов. — Все же есть Бог на свете!

Через пять минут они спали мертвым сном.