— Эгидиус Пай.
— Вздор!
— Николас, ты хоть раз в жизни видел человека здоровее меня?
— Да вроде нет.
— Ты когда-нибудь видел человека, который любит театр столь же искренне, что и я?
— Точно нет. И вряд ли увижу.
— Так и что же со мной вчера случилось? И почему я на той неделе свалился с лихорадкой? Все это неспроста, Ник. — И, наклонившись к суфлеру, Фаэторн прошептал: — Колдовство это все.
— Не думал, что ты в него веришь.
— А я и не верил, пока не заболел, — признался Лоуренс. — Да вот теперь пришлось. Вспомни «Ведьму из Колчестера».
— Лоуренс, это только пьеса.
— А по мне так она больше похожа на пророчество. Вспомни, что происходит с лордом Мэлэди, когда враги решают сжить его со света.
— Они наводят порчу… — начал Николас и замолчал, пораженный.
— Ну, продолжай.
— Они наводят порчу, и у лорда Мэлэди начинается сильная лихорадка.
— Точно такая же, как и у меня.
— Потом, когда он выздоравливает, — Николас напряженно вспоминал сюжет, — он снова переходит дорогу сэру Родерику Лоулесу и опять оказывается в постели, с еще более тяжелой хворобой.
— Точно так же, как и я.
— Но какая здесь связь? — не понимал Николас. — «Ведьма из Колчестера» — всего-навсего набор слов на пергаменте.
— Точно так же, как и заклинание.
— Ох, все-таки я думаю, что случившееся — не более чем совпадение.
— Хотелось бы и мне так считать, — вздохнул Фаэторн. — Но не получается. Все, что происходит с лордом Мэлэди, потом повторяется со мной. Боюсь, не было бы хуже. Помнишь сцену, когда мой герой теряет голос?
— Так ведь это для смеха.
— Это на сцене для смеха, а в жизни потеря голоса обернется для меня сущей катастрофой. Это мне Пай мстит, — мрачно заключил Лоуренс. — Я его не пустил на репетиции, и он решил наслать на меня порчу.
— Что за ерунду ты городишь? Пай только и мечтает, чтобы пьесу поставили поскорее. Зачем же ему наводить порчу на актера, который играет лорда Мэлэди, творящего правосудие? Нет, — решительно помотал головой Николас. — Сочинитель вне подозрений. Он добрый, хороший и мягкий человек.
— И интересуется колдовством.
— Да, вот тут ты прав…
— Так вот, я считаю, что добрый, хороший и мягкий Эгидиус Пай обладает силами, над которыми сам не властен. И вот когда адвокат писал пьесу, он, сам того не ведая, сочинил заклятия, главной мишенью которых стал я. И самое страшное ждет меня впереди.
— Если ты так обеспокоен, почему не отдашь роль другому? Вон, например, Оуэну. Играет он не так зажигательно, как ты, но в роли лорда Мэлэди будет смотреться весьма недурно.
— Нет уж, — решительно произнес Фаэторн. — Я не отступлюсь. В любом случае я слишком люблю Оуэна, чтобы отдать ему это роль, а вместе с ней и все болезни, уготованные лорду Мэлэди. Ник, я прошу тебя только об одном: не спускай с меня глаз. Если со мной что-нибудь случится, не зови доктора — просто загляни в пьесу. Там ты найдешь доказательство моих слов.
Исаак Апчард приметил труппу издали. Спешно развернув лошадь, он пустил ее галопом к тому месту, где его ждал Реджинальд Орр. Оба борца за нравственность переоблачились в неброские камзолы и штаны. Орр, опиравшийся на топор, тяжело дышал.
— Едут, — выдохнул Апчард.
— За дело, Исаак. Я уже почти закончил.
Апчард спешился и взял у Реджинальда топор, а Орр, взяв лошадей под уздцы, повел их в подлесок. Молодой человек, поудобнее перехватив топор, со всей решительностью вогнал его в подрубленное дерево, которое и без того было готово упасть. Во все стороны полетели щепки, раздался громкий треск. Дерево покачнулось и с шумом повалилось, перегородив тракт. Теперь по дороге нельзя было проехать никому. Сделав дело, злоумышленники удалились в подлесок и спрятались. Дорога великолепно просматривалась из укрытия. Под ногами у Орра и Апчарда лежали заранее заготовленные вязанки соломы.
Прошло некоторое время, прежде чем кавалькада добралась до изгиба дороги, где тракт шел под небольшой уклон. Впереди ехала телега, которой правил Николас Брейсвелл, а остальные скакали позади по двое. Конных возглавлял Лоуренс Фаэторн. Актеры беззаботно болтали, не подозревая, что впереди их ждет засада. Только когда труппа проехала изгиб дороги, комедианты увидели, что путь им преграждает поваленное дерево. Николас изо всех сил натянул поводья, пытаясь остановить лошадей, но было слишком поздно. Они попали в ловушку. Яма, которую Орр и Апчард выдолбили в промерзшей земле, была прикрыта ветками, и одно из колес, прокатившись по ним, ухнуло в пустоту. Телега рывком накренилась, высыпав на дорогу половину скарба и пассажиров. Ученики кричали от страха и боли, но Николас не мог прийти к ним на помощь: он изо всех сил старался совладать с ржущими, хрипящими лошадьми.
Однако злоключения «Уэстфилдских комедиантов» на этом не кончились: из подлеска выскочили двое с вилами наперерез и принялись швырять в путников снопы горящей соломы. Казалось, с неба на актеров обрушился огненный дождь. Ликующие пуритане поскакали прочь, довольные проделанной работой. Теперь можно не опасаться, что богомерзкие пьесы опоганят графство. «Уэстфилдские комедианты», получив достойный отпор, удерут в Лондон, поджав хвосты.
Глава 8
На несколько минут «Уэстфилдскими комедиантами» овладела паника. Да и немудрено: дорога была перегорожена, лошади рвали удила, телега сломана, а путь назад перекрыт горящей соломой. Мальчики плакали, Лоуренс Фаэторн рычал от злости, кони не слушались всадников. Первым в себя пришел Николас Брейсвелл и обнаружил рядом с собой Дэйви Страттона, скулившего от страха. Он ободряюще похлопал мальчика по спине и осмотрелся. Лошадь Эдмунда Худа, мотая головой, пятилась назад, а несчастный сочинитель едва держался в седле. Николас тут же пришел на помощь, схватил удила и не выпускал их, пока животное не успокоилось настолько, что Худ смог спешиться.
Главной бедой был огонь. Обошлось без ожогов, но пламя сильно пугало лошадей. Николас кинулся к поваленному дереву, отломил ветку и принялся сбивать огонь. Его примеру последовал Оуэн Илайес, привязав свою лошадь к телеге. Солома горела жарко, но недолго, последние очаги суфлер и валлиец затоптали ногами. Кризис миновал, гомон постепенно сходил на нет, лошадей успокоили. Теперь можно было прикинуть убытки.
Труппе повезло. Те, кто попадал на землю, отделались лишь царапинами и ушибами, Джордж Дарт заработал под глазом синяк; судьба уберегла актеров от серьезных ран и увечий. Кое-что из реквизита и декораций, вывалившихся из опрокинувшейся телеги, оказалось сломано, но все это можно было починить. Самый страшный удар был нанесен по чувству собственного достоинства Барнаби Джилла.
— Тепло нас встречают в Эссексе, ничего не скажешь, — молвил он, дико озираясь по сторонам. — С меня хватит. Надо немедленно возвращаться.
— Ни за что! — заорал Фаэторн, заглушая тихий ропот. — Нас не остановит эта дурацкая шутка!
— Это не шутка, Лоуренс, очнись! — резко возразил Джилл. — Мы могли погибнуть.
Тут голос подал Николас:
— Да нет же, нас, скорее, хотели напутать. Если бы нас хотели убить, в ход пошли бы мечи или камни.
