предпочтительно в Ирландии или Европе. Свою шпионскую деятельность я вел под личиной хиппи, наркодилера и контрабандиста марихуаны. В интересах дела я втянулся в две различные сделки с наркотиками: поставки колумбийской «травы» в Шотландию и ввоз тайской дури в Ирландию. Первой совершилась ирландская сделка. Когда наркотики доставили на Изумрудный остров, я проинформировал МИ-6, и Мак-Канна взяли с поличным. Мак-Канн снова перехитрил власти, суд Дублина его освободил. Зато внедрение в колумбийскую наркоиерархию проходило очень хорошо. Я даже привлек шурина, чтобы проникнуть в тайну их банковских операций. Я уже почти размотал клубок и чувствовал себя национальным героем Мексики, когда, как и в 1973 году, в дело вмешалось таможенное ведомство и все испортило. Возможно, оно имело что-то против МИ-6. Кто знает?

— Это ваша линия защиты, Говард? — открыл рот от удивления королевский адвокат лорд Хатчинсон из Лаллингтона.

— Да. А что? В чем дело?

— Несомненно, это самая смешная история, которую я когда-либо слышал.

— Вы что, мне не верите?

— Вера тут ни при чем, Говард. Я вынужден быть вашим голосом в суде, даже если ваша версия событий — полный бред.

— Почти каждый пункт ее можно подкрепить доказательствами, лорд Хатчинсон. Газеты много писали о том, что я агент МИ-6, следивший за Мак-Канном.

— А где сейчас находится паспорт Танниклиффа? Тот, которым вас снабдила разведка. Мексиканская, кажется?

— Паспорт Танниклиффа британский, лорд Хатчинсон. Полагаю, МИ-6 предоставила его мексиканской разведке. В нем полно печатей, фиксирующих даты въезда и выезда. Некоторые доказывают, что меня не было в Шотландии, когда туда ввезли марихуану. Предполагать, что я будто бы находился на побережье, контролируя разгрузку и перевозку наркотиков, просто смешно.

— Жалко, мой дорогой, что никто из мексиканской разведки не может приехать в Лондон и дать показания, что вы действительно на них работали.

— Лорд Хатчинсон, мой патрон Хорхе дель Рио будет только счастлив приехать и выступить в мою защиту.

— Хм! Интересно. Мне не терпится снова поработать в Олд-Бейли.

В Брикстонской тюрьме заключенным разрешалось читать что угодно, кроме пособий по организации террора. Адвокаты могли приносить фотокопии. День за днем недоумевающий Бернард Симоне таскал мне труды о подрывных группировках Южной Америки и Юго-Восточной Азии, чтобы я, как он выразился, «освежил память». Не забывал и путеводители. Тюремное начальство ничего не имело против.

— Зачем тебе все эти путеводители по Мексике, Маркс?

— Поеду туда отдыхать, как только меня оправдают, комендант. Нельзя держать невинного человека за решеткой слишком долго.

— Рад, что ты не потерял чувства юмора, Маркс. Читай себе.

— Спасибо, комендант.

Была одна заковыка. Вопреки моим уверениям, будто я никогда не встречал никаких флоридских мафиози, полицейский Майкл Стивенсон утверждал, что как-то поздно вечером видел, как я покидаю номер одного из американцев в гостинице «Дорчестер». Эти показания следовало перечеркнуть. У меня был друг- уэльсец, который какое-то время пользовался благосклонностью Рози. Этот парень, его звали Лиф, содержал паб «Апельсины и лимоны» на Сент-Клемент, в Оксфорде. Лиф навестил меня в Брикстоне.

— Лиф, помнишь, как я остался как-то у тебя в Оксфорде в прошлом году?

— Да, конечно, помню. Я не настолько был пьян. Я хорошо это помню.

— А когда именно, не помнишь?

— Нет, черт возьми, я не настолько был трезв.

— Это ведь было в пятницу вечером, верно?

— Может, и так, Говард.

— Это была пятница. Потому что в субботу утром мы смотрели по телевизору регби. Вспоминаешь? Уэльс проиграл Ирландии.

— Да, верно. Разве такое забудешь? Мы продули со счетом 21 : 7 на Ланздаун-роуд в гребаном Дублине. Капитаном был Джефф Сквайр. Уверяю тебя, мы побьем их в этом году в «Кардифф-Армз- Парк».

— Прошлогодний матч состоялся 15 марта.

— Похоже на то. Я могу легко проверить. У меня есть все матчи уэльской команды на видео.

— Я уже проверил, Лиф. Ты готов дать показания в Олд-Бейли о том, где я был в ту ночь?

— Чертовски бы этого хотелось.

Судебный процесс начался 28 сентября 1981 года, в тот самый день, когда в Великобритании ввели запрет на марихуану. Мне светило восемнадцать лет тюрьмы (четырнадцать за наркотики и четыре за фальшивые паспорта).

Только трое из нас признали себя невиновными. Прентисс стоял на том, что совершил преступление под давлением. Подобная защита срабатывает, если присяжные верят, что таким образом удалось избежать более тяжкого преступления. Прентисс будто бы перевез пятнадцать тонн колумбийской марихуаны, потому что его угрожала убить мафия. Хэдли Морган якобы не знал, что деньги, которые он получил, выручены от продажи наркотиков. Я же выдавал себя за агента, работающего под прикрытием.

Короне потребовалось шесть недель, чтобы предъявить обвинение перед судьей Мэйсоном, Карающим Питом. Прокурор Джон Роджерс, спрятавшись за мешками с марихуаной, адресными книжками, паспортами, досье, показаниями свидетелей, без тени юмора излагал дело: «Это крупномасштабное преступление... Неудивительно, что обвиняемый с такой биографией и таким интеллектом превратил британскую часть предприятия в успешный, отлаженный бизнес... Он находил удовольствие в своей работе... Невообразимые количества гашиша, марихуаны и денег. Все было выверено, как военная операция... Замысловатая сеть лжи и правды, вымышленных имен... У Маркса столько личин, что странно, как он еще помнит, кем был... Успех организации зависел от тонкости, и тщательности планирования, и вы не удивитесь, узнав, что фигуранты этого дела чрезвычайно умные люди».

В итоге «Дейли мейл» озаглавила свой отчет о судебном заседании «Оксфордская голова в наркосиндикате с капиталом 20 миллионов фунтов», а «Дейли телеграф» — «Университетский барыга».

Главным свидетелем был Питер Уайтхед. Он попал в ложное положение: не хотел никого топить, но и не собирался кончать свои дни в тюряге. Питер дал показания, избежав прямых обвинений в мой адрес. Ценой, которую он заплатил за это, стал вызов в суд на стороне обвинения. Питер вел себя самым благородным образом, но оставил некоторые вопросы относительно моей роли в деле. Лорд Хатчинсон вцепился в него мертвой хваткой и обернул сомнения в мою пользу. Хатчинсон с блеском провел перекрестные допросы, и младший адвокат Стивен Солли проанализировал доказательства обвинения самым тщательным и компетентным образом, но мы одержали только одну победу, пошатнув уверенность в том, видел ли меня полицейский в гостинице «Дорчестер». Когда Хатчинсон с ним закончил, Майкл Стивенсон уже сомневался, а был ли он сам в «Дорчестере». Стивенсон мне этого не простил. Остальные агенты уже праздновали победу. Я тонул.

Чувствуя это, лорд Хатчинсон перемолвился парой слов с Карающим Питом. Британское правосудие не допускает сделок, гарантирующих поблажки в обмен на признание вины, но иногда удается по косвенным признакам угадать вероятную линию поведения судьи. Лорд Хатчинсон отправился выяснить, ограничится ли Карающий Пит сроком в семь лет, если я признаю себя виновным. Я готов был пойти на такое в надежде на досрочное освобождение. Карающий Пит отказал. Он намеревался приговорить меня к гораздо более серьезному сроку заключения.

Целую неделю я давал показания, поклявшись говорить правду, только правду и ничего кроме правды. У меня имелось множество документальных подтверждений того, что я агент мексиканской разведки, но мое сотрудничество с МИ-6 не подтверждалось ничем, за исключением старых газетных статей. Посредством вполне законных манипуляций лорд Хатчинсон добился, чтобы с газетами ознакомились сочувствующие присяжные. Я выглядел натуральнейшим шпионом. В этом были убеждены все газеты. Одна даже процитировала юрисконсультанта МИ-6. Прокурор Джон Роджерс поднялся, чтобы допросить меня, и я