пальцы в рот и тычет в щеки. Кажется, он пытается вправить смещенные кости обратно.
— Привет, — говорю я с безопасного расстояния.
Он бросает на меня свирепый взгляд, но потом снова отворачивается к окну. Сильно ударяет по верхней челюсти, и скула с громким щелчком встает на место. Он оборачивается с улыбкой:
— Ну… как?
Делаю неопределенный жест. Половина его лица выглядит более-менее нормально, но на другой половине так и зияет… впадина.
Он со вздохом отворачивается обратно к окну.
— Не повезло… дамам.
Я улыбаюсь. Мы очень разные, но не отдать М должное невозможно. Он единственный из знакомых мне зомби, у кого сохранились какие-то остатки чувства юмора. Опять же: четыре слога без паузы. Он только что сравнялся с моим предыдущим рекордом.
— Прости, — говорю. — За… это.
Он молчит.
— По… говорим?
М медлит, потом пожимает плечами и идет за мной. Мы садимся за стол в темном, вымершем 'Старбаксе'. Перед нами две полные плесени кофейные чашки, оставленные много лет назад двумя друзьями, двумя партнерами по бизнесу, незнакомцами, которые встретились в зале ожидания и сдружились на почве общего интереса к человеческим мозгам.
— Правда… извини, — начинаю я. — Очень… раздра… жительный. Стал.
М хмурится:
— Что… с тобой… творится?
— Не… знаю.
— Привел… живую?
— Да.
— Ты… псих?
— На… верное.
— Ну и как… это?
— Что?
— С живой… секс.
Бросаю на него предупреждающий взгляд.
— Она… ничего. Я бы…
— Заткнись.
М хмыкает.
— Под… калываю.
— Все… не так. Это… не то.
— Тогда… что?
Сначала я не знаю, что ответить.
— Что-то… больше.
Его лицо вдруг становится пугающе серьезным.
— Что? Любовь?
Я думаю, но ответа не нахожу, остается только пожать плечами. Пожимаю, стараясь ненароком не улыбнуться.
М откидывается на спинку стула и старательно изображает хохот. Потом хлопает меня по плечу:
— Малыш! Ты Каза… нова! Ха!
— Ухожу… с ней, — говорю я.
— Куда?
— Прово… жаю. Домой.
— На… Стадион?
Киваю.
— Защи… щаю.
М задумывается ненадолго, и его помятая физиономия мрачнеет.
— Знаю, — вздыхаю я.
М складывает руки на груди.
— Что… с тобой? — опять спрашивает он.
И опять у меня нет ответа, и опять я пожимаю плечами.
— Ты как… вообще?
— Меняюсь.
Он кивает с сомнением в глазах. Я ежусь под его пронзительным взглядом. Я не привык к таким серьезным разговорам. Ни с М, ни, если на то пошло, с кем-либо из мертвых. Разворачиваю к себе кофейную чашку и вглядываюсь в ее пушистое зеленое содержимое.
— Когда… поймешь… — наконец выдавливает М неожиданно искренним тоном — я и не думал, что он на такой способен. — Скажи… мне.
Жду какую-нибудь шуточку, но он молчит. Он и правда серьезен.
— Хорошо, — отвечаю я. Хлопаю его по плечу и встаю. Он провожает меня тем же взглядом, каким меня преследуют и все остальные. Взглядом, в котором смешаны растерянность, страх и предчувствие перемен.
Наш с Джули уход из аэропорта напоминает не то свадебную процессию, не то очередь к шведскому столу. У стен столпились мертвые, они смотрят на нас. Собрались все до единого. Похоже, им не по себе. Они с радостью набросились бы на Джули, но почему-то стоят молча и не двигаются. Как Джули ни протестовала, я все-таки попросил М нас проводить. Он идет чуть позади и бросает на толпу подозрительные взгляды — огромный и серьезный, как агент разведки.
Кругом полно людей и царит неестественная тишина — даже противоестественная, если учесть, что никто не дышит. Готов поклясться, что слышу, как у Джули колотится сердце. Она делает вид, что все под контролем, и пытается идти спокойно, но ее выдают глаза, мечущиеся от одного зомби к другому.
— Ты уверен, что это не опасно? — шепчет она.
— Да.
— Их тут… сотни.
— Я. Тебя. Защищаю.
— Ну да, ну да, как я могла забыть. — Ее голос делается все тише. — Р, я серьезно. Я знаю, ты кого хочешь порвешь, но если хоть кто-нибудь сейчас прозвонит к обеду, я тут же окажусь закуской.
— Не… прозвонит, — возражаю я с неожиданной уверенностью. — Мы… новое. Они не… видели. Посмотри… на них.
Она вглядывается в окружающие нас лица и, надеюсь, видит то же, что и я. Их замешательство перед лицом неизвестности. Я точно знаю, что они нас пропустят. Джули отнюдь не так в этом убеждена. Ее дыхание вдруг становится сиплым, и она тянется к своей сумке. Достает ингалятор, делает вдох и не убирает его, продолжая переводить нервный взгляд с одного зомби на другого.
— Все будет… хорошо, — тихо бормочет М.
Она с резким выдохом разворачивается к нему:
— А тебя кто спрашивал, сарделька несчастная? Надо было тебя еще вчера нашинковать!
М хмыкает и ехидно смотрит на меня:
— Сколько… жизни… Р.
Весь путь до выхода мы проделываем без происшествий. Стоит шагнуть наружу, как у меня в животе начинается какой-то нервозный зуд. Сначала я принимаю его за страх перед небом, нависшим над нами сероватой синюшной плотью с нарывами грозового фронта. Но дело не в небе. Это звук. Низкий, булькающий — сумасшедший баритон, напевающий колыбельную. Или он действительно стал громче, или я сделался чувствительнее. Так или иначе, на этот раз я слышу приближение Костей еще до того, как они появляются.
