когти пурги. Поэтому-то стройные и высокие в лесах березы, ивы, сосны, лиственницы в тундре обернулись кривыми карликами. Жмутся они к земле и спокойно в снежном укрытии ждут урочной поры. Завязанные еще осенью почки их с готовыми бутонами цветов, с готовыми листьями не потеряют и часа — откроются с первым теплом. Иначе разве успели бы здесь растения процвести и хоть немного прибавить в росте! Правда, в таких условиях растут все же они как нигде медленно. Однажды в тундре нашли карликовую лиственницу. Ей исполнилось ни много ни мало 433 года, а ствол ее был в ладошку шириной — всего 6 сантиметров — и менее метра длиной...

Скользят нарты, бегут олени. И, как олени, бежит время. И вот уж в январский полдень солнце краем глаза глянуло на тундру. Лиловым и розовым засветились ее снега. А потом с каждым днем все выше всплывает солнечный круг. Наконец в июне арктическая весна, стремительная, как поток на крутом склоне, в неделю преобразила эту землю...

Чоп-чоп! — снова чмокают копыта. Ч-ш-ш, ч-ш-ш! — снова скребут нарты по зеленому мху, по сизому лишайнику, по сочной траве, по цветам, цветам, цветам, В июле тундра густо до горизонта усыпана ими. Синие, как ясное небо, незабудки и горечавки, красные, как вечерняя заря, полярные маки и мытники, розовые, как облака на закате, астрагалы, желтые одуванчики... А рядом по ложбинам еще сереют оседающие сугробы.

Два месяца солнце ни на час не оставляет небосвода. И пусть оно не очень-то греет, но два месяца растения круглые сутки не закрывают своих устьиц, круглые сутки перерабатывают углекислоту в питательный сахар. Два месяца незаходящего солнца жадно живет зеленая тундра...

А там в сентябре уже закружатся первые метели и ударят первые морозы. На семь—девять месяцев, на долгую пору холодов и полуночной тьмы растения тундры впадут в оцепенение, погрузятся в глубокий сон. Многие из них — брусника, багульник, водяника, клюква — уйдут под снег, не сбросив своей вечнозеленой листвы. Зато они, как и одетые вечнозелеными иглами хвойные деревья, пробудятся к жизни, лишь только поздняя арктическая весна дохнет теплом на тундру. Им не потребуется тратить ни времени, ни запасенных питательных веществ на строительство новых листьев...

Однако пришло время нам оставить тундру — северный предел зеленого покрова Земли. Дальше до самого полюса в белом безмолвии лежит ледяная пустыня. Нас же сейчас ждут другие края.

Но когда мы доберемся до последней буквы алфавита, мы возвратимся в тундру и узнаем кое-что весьма любопытное о ее главном растении. Впрочем, на Земле не найти и уголка, где бы не встречалось это необыкновенное, прямо-таки фантастическое растение.

Ах, как ярко, как весело окрашен тюльпан!.. Нет, речь наша не о пышном садовом красавце, а о диком тюльпане, что растет сам по себе в «диком поле» — в степи. Любуешься им, и кажется, флейты поют, бубны звенят — так празднично наряден цветок! Будто в шелковом тюрбане стоит маленький халиф из восточной сказки...

Кстати, именно от сходства с тюрбаном пошло и название «тюльпан». Да, нельзя не восхищаться красотою тюльпана! Но нельзя и не удивляться тому, что домом себе он избрал южные степи. Там, как известно, летняя жара и зимняя стужа словно состязаются в жестокости. Между тем посмотри: стебель, листья, лепестки этого растения ничем не укрыты, никак не защищены ни от солнца, ни от мороза. Подумаешь об этом, и тюльпан в степи покажется таким же невероятным, как подснежники, которые собрала в январском лесу бедная маленькая падчерица из сказки Маршака «Двенадцать месяцев». Но то — сказка, а тюльпан?

Секрет его жизни — в его луковице. Она прячется под землей, и в ней, как в кладовке, хранится запас питательных веществ. Они-то и поддерживают жизнь растения, когда его надземная часть уже погибает, и в долгое засушливое лето, и в долгую ледяную зиму. Но это еще не все.

Тюльпану, как и другим весенним первенцам степи, на весь жизненный цикл отпущено только две-три недели — две-три недели между последним заморозком и первым зноем. Нет, не успел бы тюльпан вырасти, чтобы рассыпать спелые семена. Ведь большинству других растений на это требуются месяцы, целое лето! Но тюльпан к решительным дням своей недолгой жизни под солнцем готовится заранее, еще там, в темноте подземелья. В луковице к нужному времени уже ждут выхода почти совсем готовые и стебель, и листья, и даже цветок. Чтобы

пробить толстый и часто твердый слой земли, три листа тюльпана сложены пока как плотный клин. Этот защитный конус прикрывает нежный стебель и цветок. Выйдя к свету, листья разворачиваются, образуя воронку. Она ловит дождевые капли, и те аккуратно скатываются к основанию растения, к его корешкам. А вскоре раскрываются и огненно-красные, ярко-желтые, реже розовые или белые лепестки тюрбаноподобного цветка...

Коротка весна — пройдет, не заметишь. Осыплются лепестки, высохнут, обломаются листья и стебель. Словно бы и не станет тюльпана. Но жизнь его продолжается, хотя уже и без солнца, в луковице. Над ней, за толстым пластом земли, отзвенит сухим зноем лето, отсвистит ледяными ветрами зима, а к следующей весне вновь взойдет красавец цветок — будто в шелковом тюрбане маленький халиф из восточной сказки.

Уж если в этой книжке, странствуя по алфавиту, нам где-нибудь и следует испугаться, то, конечно, именно здесь — у буквы «У», которая ведет нас к у-у-у-жасному дереву...

В местах, где оно растет, называют его «упас» или, точнее, «погон упас», что в переводе означает «дерево яда». Шире оно известно под именем «анчар».

В пустыне чахлой и скупой,

На почве, зноем раскаленной,

Анчар, как грозный часовой,

Стоит, один во всей вселенной...

Это стихотворение Пушкина ты, может быть, знаешь. Оно так и называется: «Анчар». Его звучные строфы чеканны и суровы, как удары меча:

И вот мы сейчас сами познакомимся с «деревом яда» и для этого перенесемся в гилею, во влажный тропический лес...

— Э-э-э-э! — воскликнешь ты, мой внимательный спутник. — Э-э-э! — скажешь ты. — Тут что-то не так: ведь у Пушкина ясно написано: «В ПУСТЫНЕ чахлой и скупой...» а буква «У» отправляет нас в тропический лес! Кто же прав?

Но анчар действительно растет во влажном тропическом лесу — в Индии, Бирме, Индонезии, а Пушкин ошибся. И в этом нет ничего удивительного. Тогдашние научные книги утверждали, что анчар-де растет в пустынной местности, и что вокруг него на пять верст все мертво, и что птица, пролетев слишком близко, тут же падает бездыханной. В этих книгах даже сообщалось о том, что местные властители осужденным на смерть преступникам обещают сохранить жизнь, если те принесут сок анчара. И несчастные соглашаются, но возвратиться удается лишь одному из десяти, и, потрясенный, он рассказывает, что земля под деревом усеяна человеческими костями...

Под настроением этих полулегенд, полуистин и были написаны строки: «Но человека человек послал к анчару властным взглядом...»

Однако мужайся, мой спутник, — нам пора к анчару: буква «У» торопит!