– Чего ж тут не понять? – скучным голосом ответил Гуров. – Контора пишет – это про нас.

Пенза показалась Гурову городком тихим и благополучным, по самые крыши утонувшим в зелени деревьев. Все здесь происходило будто раза в полтора медленнее, чем в Москве: неторопливо шли по тротуарам пешеходы, едва полз по мостовой транспорт, и даже голуби с воробьями, кажется, летали медленнее своих московских собратьев.

Гуров понимал, что это мимолетное впечатление обманчиво, и здесь тоже есть свои проблемы – маленькие, большие и вовсе неразрешимые, и жизнь здесь далеко не такая тихая и приятная, как это может показаться на первый взгляд. Просто ему некогда было углубляться в местные реалии – ему важно было как можно быстрее установить, что связывало пензенского уроженца Григорьева Павла Сергеевича с загадочными личностями, которые расстреляли его посреди московского двора.

Пензенский адрес Григорьева у Гурова имелся. Он быстро выяснил, где находится нужная улица, и без задержек отправился туда.

Когда он добрался до отдаленного района, застроенного унылыми пятиэтажными домами, наступил полдень. Гуров не был уверен, что застанет в такое время хозяйку дома, но ему нужно было хотя бы убедиться в существовании семьи Григорьевых. Все-таки до сих пор это существование было всего лишь гипотезой.

Он разыскал дом, где должны были проживать Григорьевы, поднялся на второй этаж и позвонил в сорок девятую квартиру. Дверь была простой, безо всяких украшений, с жестяным номером.

Открыли ему почти мгновенно – Гуров даже слегка растерялся. На пороге стояла женщина лет сорока. Именно ее лицо он видел на семейных фотографиях Григорьева. Правда, на снимках она выглядела гораздо моложе. Но сомнений не оставалось – это была она.

На женщине был заношенный домашний халат, волосы не прибраны, но на измученном бледноватом лице Гуров прочел необычайное волнение – можно было держать пари, что она кого-то ждала – с нетерпением и надеждой.

«Увы, надежды уже никогда не сбудутся, – подумал Гуров, мрачнея. – А гонцам, приносившим такие вести, как ты, Гуров, отрубали раньше голову».

– Здравствуйте, – сказал он. – Ваша фамилия Григорьева?

Женщина уже поняла, что ошиблась. В ее глазах мелькнуло разочарование, и она некрасиво сморщилась, точно собираясь заплакать. Гуров испугался.

– Да, все верно, я – Григорьева, – тем не менее спокойно ответила женщина. – А вы ко мне? – И Гурову показалось, что в ее голосе прозвучало любопытство.

– Получается, что к вам, – сказал Гуров.

– Ах, что же мы тут стоим? – спохватилась женщина. – Проходите в квартиру. Можете не разуваться – у меня грязно. Не возражаете, если мы поговорим на кухне? У нас квартира однокомнатная, а там у меня Славик спит… Сын у нас, знаете, болен, – прибавила она шепотом. – Да вы проходите!

Гуров вошел на кухню, где едва можно было повернуться. Хозяйка отряхнула стул полотенцем, усадила на него Гурова и в напряженном ожидании остановилась напротив него, сжимая в руках полотенце с голубыми цветочками.

У Гурова совсем испортилось настроение. Он опустил глаза, побарабанил пальцами по изрезанной крышке кухонного стола.

– Вы бы присели… Простите, не знаю, как вас зовут, – произнес он. – Моя фамилия Гуров. Лев Иванович Гуров.

– А я Екатерина Ивановна, – быстро сказала женщина. – Да вы не волнуйтесь, я постою… А вы случайно не от Паши?

Гуров сделал над собой усилие и поднял на хозяйку немигающий взгляд.

– Вы бы все-таки сели, Екатерина Ивановна! – жестко сказал он, ненавидя сам себя.

Женщина посмотрела ему в глаза, побледнела и без возражений села по другую сторону стола. Полотенце выпало из ее рук.

– Что-то случилось… – проговорила она едва слышно, и это был даже не вопрос.

– Вы меня простите, Екатерина Ивановна, – глухо сказал Гуров. – Но деваться некуда. Я должен сказать вам это. Павел Сергеевич погиб.

Григорьева не шелохнулась. Только глаза ее стали совершенно отсутствующими, и из них в два ручья потекли слезы. Гуров угрюмо отвернулся.

Он слышал, как тихо всхлипывает женщина и под столом сжимал от бессилия кулаки. В его работе случались такие моменты, но привыкнуть к ним было невозможно. В такие минуты Гуров самого себя ощущал убийцей.

– Простите, – неожиданно пробормотала женщина. – Вы не обращайте на меня внимания. У меня чуть что – слезы. А вы, наверное, по делу пришли… По правде сказать, я этого ждала почему-то… Что с Пашей случится плохое. По ночам не спала, свыкалась с этой мыслью. Даже когда он на днях позвонил и сказал, что все в порядке, я все равно ждала только плохого. Это как судьба, понимаете? Хоть из кожи вылезь, а не отвратишь ничего… Вот и Славик тоже у нас… Да ладно, зачем это вам!.. Простите еще раз!

– Это я должен просить у вас прощения, Екатерина Ивановна, – сказал Гуров. – За горькую весть. И еще за то, что должен, как ни в чем не бывало, задавать вам вопросы…

– Вопросы? – словно удивившись, спросила Григорьева. – Пожалуйста, задавайте, если вам нужно… Только можно сначала узнать, а что… Как Паша… погиб? – У нее перехватило дыхание.

Гуров мучительно наморщил лоб и сказал:

– Наверное, я с самого начала избрал не совсем правильную линию поведения, Екатерина Ивановна. Мне нужно было яснее объяснить цель своего визита. Ваш муж погиб в Москве от бандитской пули. Я из милиции, веду расследование этого убийства. Вот мое удостоверение.

Григорьева едва взглянула на красную книжечку, и в голосе ее появилось странное беспокойство.

– Так вы, значит, не от Паши? – непонятно сказала она и судорожным движением ухватилась за ворот халата. – Ах, ну да, вы из милиции… Его убили бандиты? Его ограбили?

Гуров поднял брови.

– Простите, а у Павла Сергеевича было что взять? – спросил он.

Женщина замялась. На лице у нее появилось такое страшное разочарование, какого не было даже в тот момент, когда она услышала о гибели мужа. И вдруг она заплакала.

Теперь она рыдала по-настоящему, уронив голову на руки и не обращая ни малейшего внимания на присутствие постороннего человека. Гуров попытался ее успокоить, но Григорьева никак не отреагировала на эту попытку.

Успокоилась она так же внезапно и, подняв некрасивое, распухшее от слез лицо, спросила срывающимся голосом:

– Так вы уверены, что его не ограбили? У него должны были быть деньги! А если эти деньги взяли в милиции?

– Стоп-стоп-стоп! – сказал Гуров. – Эдак мы с вами неизвестно куда зайдем. Давайте все-таки сначала я задам вам несколько вопросов, ладно?

Она согласилась. Гуров достал из кармана фотокарточку и положил на стол перед хозяйкой.

– Сначала формальности, – сухо объяснил он. – Вы подтверждаете, что на этой фотографии изображен ваш муж – Григорьев Павел Сергеевич?

Григорьева придвинула снимок мизинцем и вытерла рукавом заплаканные глаза.

– Да, это он, Паша, – ответила она. – Такую фотографию он делал, когда менял паспорт.

– А чем болен ваш сын, Екатерина Ивановна? – спросил Гуров.

Она отвернулась, видимо, стесняясь своего заплаканного лица, и безнадежно сказала:

– У него злокачественное заболевание крови. Нужна операция в Германии. Говорят, там это лечат. Но на лечение требуются большие деньги. Сто тысяч долларов. Мы пытались обратиться к богатым людям, но… В общем, нам дали понять, что никто не виноват в болезни нашего ребенка. Это правда, мы с Пашей сами виноваты. Еще при советской власти мы начинали работать на секретном химическом заводе, на Урале… Мы ведь оба – инженеры-химики. Нас предупреждали умные люди, что это может отразиться на детях… Но в молодости не слушают умных людей… Нам еще повезло, что мы успели переехать сюда и получить эту