– То есть помимо собутыльников, – уточнила Спесивцева. – Нет, не было. Хотя… – Она ненадолго задумалась. – На нашей свадьбе свидетелем был его школьный товарищ. И он даже однажды заходил к нам. Такой приятный молодой человек.

– А как его звали, вы помните? – спросил Гуров.

– Михаилом. А фамилия… кажется, Зельдин. Да, точно, Миша Зельдин. Он, кстати, довольно известный в Москве врач и занимается пластической хирургией, практикует в частной клинике. Я слышала, что к нему очередь по записи на год вперед. Но он вряд ли чем поможет. Они с Тимом практически не общались. И когда Михаил зашел к нам однажды, то повздорил с Тимом и сказал, что не хочет поддерживать с ним отношений. Из-за меня…

– Что-то случилось, чему он был свидетелем? – уточнил Лев Иванович.

– Накануне Тим жестоко избил меня. Я была вся в синяках и с заплывшим лицом. Михаил случайно увидел, и его прямо затрясло. Он накричал на Тимофея и заявил, что тот как был негодяем, так им и остался. И что больше не хочет знаться с ним, – сказала Спесивцева, и ее плечи затряслись в рыданиях. – Простите, но я не хочу больше вспоминать о том времени. Я смогла вырваться из этой проклятой семьи, разрубить липкую паутину. Еще год Тимофей преследовал меня, однако я прошла через все муки и стала свободной. Прошло уже два года, как я не видела этого зверя. Я вычеркнула его из своей памяти. Что же касается смерти Тима… Пусть он успокоится в аду – вот единственное, что я могу сказать. Если можно, оставьте меня…

– Извините, что мне пришлось причинить вам боль, – сказал Гуров. – Но я должен был поговорить с вами.

– Уходите, – не оборачиваясь, попросила его Спесивцева. – Ради бога, уходите!

«Пежо» мягко стелился по асфальту. Опасения Гурова, что будет гололед, оказались напрасными. За двое суток о субботнем снегопаде напоминали лишь местами припорошенные поля. Правда, и обочины были мокрые и грязные от растаявшего снега. А вот дорожное покрытие оставалось совершенно сухим и позволяло держать на спидометре под сто двадцать километров в час. Можно было ехать и быстрее, однако именно такая скорость для Гурова являлась наиболее комфортной. Разгоняясь выше этой отметки, он начинал излишне напрягаться и концентрироваться. Сейчас Лев Иванович почти автоматически управлял автомобилем, что давало возможность спокойно поразмышлять.

Хотя от мыслей и дум Гурова отвлекала навязчивая мелодия, а вернее, три слова из дебильной песни, которые он поймал, едва выехав из Москвы. На указателе, висевшем над шоссе, был обозначен его номер: Е95. И вот теперь в мозгах периодически проявлялось и речитативно бухало: «Трасса Е95… Трасса Е95…» Других слов из данного роково-попсового произведения Лев Иванович не знал, как и всего его мелодического ряда, если таковой имел место быть вообще, поэтому снова и снова беззвучно повторял про себя сиротливое: «Трасса Е95… Трасса Е95…»

Рядом в кресле пассажира, откинувшись на опущенную спинку, спокойно спал Крячко. Его мерное и негромкое похрапывание иногда совпадало с ритмом въевшейся песни и еще больше отвлекало Гурова от мыслительного процесса. Станислава он подобрал в шесть утра, как и договаривались, около дома. Усевшись в машину, невыспавшийся Крячко по-хозяйски отвалил назад спинку кресла, устроился поудобнее и громко зевнул.

Еще он сказал, что как только Гуров устанет за рулем, пускай будит его. После этого напутствия Станислав закрыл глаза и мгновенно уснул. И вот уже два с половиной часа Лев Иванович выслушивал хриплые рулады, которые выводил его невозмутимый спутник. Обогнав тянущийся перед ним очередной длинномер с польскими номерами, он попытался сосредоточиться.

Вчерашний вечер особых новостей по делу Зеленского не принес. К семнадцати часам Лев Иванович без опозданий добрался до Останкино, на студию, где встретился с главным режиссером программы «Корень жизни», автором которой был убитый. На само шоу Гуров пару раз натыкался, переключая каналы телевизора. Правда, внимательно его не смотрел, так как никогда не был любителем подобных программ. Передача была не хуже себе подобных, а по живости и органичности чем-то даже и получше. Обычная окрошка из юмора на грани приличия и вкуса с добавлением надуманных жизненных ситуаций, обильно политая присутствием знаменитостей и буйно озвученная музыкальной попсой.

Поездка на студию должна была ответить на некоторые вопросы, волновавшие Льва Ивановича. Естественно, первым и главным был тезис о возможной связи смерти Зеленского с его работой на телевидении. Интересы там бродили немалые, деньги – огромные. А уж примеров неудачного деления того и другого хоть отбавляй – от Листьева, как самого яркого, до братьев его меньших и бесталанных. Всех не упомнить и не перечесть.

А еще Гурову было интересно, как Тимофей Зеленский находил время заниматься и парламентским лоббированием, и не совсем понятными делами с темными таджикскими «товарищами», и пить по-черному, зависая по нескольку дней. И при всем этом быть «талантливым режиссером и сценаристом», как его представили Гурову сразу после убийства.

Однако скоро разрешились все сомнения и вопросы. Человеком, развеявшим очередной миф о Зеленском, был главный режиссер «Корня жизни», невысокий с иссиня-черными небритыми щеками, большими навыкате глазами и пышной шевелюрой громкоголосый крепыш. У него была звучная фамилия Кацнельсон, но все его звали, несмотря на грозный вид и солидную должность, Нюсей. Он быстро и доходчиво разъяснил Гурову роль Тима.

Голос Нюси был слышен далеко от студии, еще за поворотом коридора. Он распекал кого-то, совершенно не стесняясь в выражениях «великого и могучего». На Гурова он отвлекся лишь после того, как высказал все, что у него наболело, кроткой, милой и худенькой девушке в очечках в золотой оправе. Она так трогательно прижимала к груди тоненькую папочку с надписью «Ассистент режиссера», что Льву Ивановичу ее стало искренне жалко. По окончании беспощадного монолога режиссер отправил ее «погонять стадо имбецилов, которых подобрали в самом засранном бомжатнике» и наконец обратил внимание на Гурова.

Кстати, как оказалось, девушка совершенно не была смущена ни присутствием посторонних при разносе, ни самим разносом. Выслушав все, что о ней думают, она аккуратно поправила на крохотном носике очки и неожиданным баском как-то по-доброму сообщила в спину собеседнику:

– Как же ты, Нюсик, меня з….л!

После данного заявления девица развернулась и, гордо воздев к небу подбородочек, зацокала каблучками, направляясь к высоким щитам, сколоченным из ДСП и стоящим к ним изнанкой. Из-за щитов доносился гул людей, похожий на гудение пчел в улье.

– Кто вы? Что вам нужно? – резко обратился к Гурову Иосиф Леонидович Кацнельсон. Но, не дослушав представления и даже не взглянув на его удостоверение, зашагал вдоль щитов, говоря на ходу: – У меня не более семи минут на разговор с вами. Сегодня по плану надо отснять массовку, а это сборище бездельников не хочет работать. Заходите вот сюда в конуру, полковник.

Конура оказалась не слишком просторной, однако светлой комнатой с несколькими столами и стульями, заваленными бумагами, кассетами и верхней одеждой. На ходу щелкнув тумблером чайника, режиссер освободил два стула и часть стола, перебросив находившееся на них имущество на стоявшую рядом мебель. Он небрежно махнул рукой и буркнул Гурову:

– Присаживайтесь.

Отдав должное этикету, Нюся полез в ящик стола, порылся в его недрах и вытащил банку растворимого кофе с зеленой этикеткой. Он молча показал ее гостю, надо полагать, предлагая испить данного напитка. Лев Иванович, также не говоря не слова, кивнул, давая согласие. Из того же ящика на свет появились две чашки с ложками и полуторалитровая стеклянная банка с сахаром. Лев Иванович с опаской глянул на посуду, сомневаясь насчет ее чистоты, однако поводов для беспокойства не обнаружил.

Бухнув себе в чашку две с горкой чайных ложки кофе и столько же сахара, режиссер пододвинул через стол обе банки Гурову. Тот снизил дозы наполовину и подставил чашку под подоспевший кипяток. Разлив воду и размешав кофе, Кацнельсон сделал первый глоток и одобрительно крякнул.

– Так чем же вас, товарищ милиционер, заинтересовала моя незначительная персона? – вопросительно взглянул он на Льва Ивановича. – Судя по тому, что вы служите в славном уголовном розыске, а совсем даже не в ОБХСС, возможные экономические нарушения вам по барабану. А следовательно, мне приходится