– Головой ручаюсь.

– Ну, что ж. Ручательство большевика – штука серьезная и, учтите, ответственная. Поговорю с Феликсом Эдмундовичем.

Проходит день-два, и Аронова прямо из ЧК приводят в Кремль, ко мне на квартиру. Говорят – по распоряжению Якова Михайловича.

Аронов, надо сказать, мужик был грамотный, образованный, а у нас в Кремле на курсах как раз лекторов не хватало.

Я опять к Якову Михайловичу.

– Можно, – спрашиваю, – мой «арестант», пока суд да дело, лекции будет курсантам читать?

Яков Михайлович расхохотался.

– Эх ты, – говорит, – адвокат. Ладно, семь бед – один ответ, пусть читает.

И начал Аронов читать лекции кремлевским курсантам по политэкономии. Здорово читал! Тем временем с делом его разобрались, и все обвинения отпали. Не вмешайся Яков Михайлович, сколько пришлось бы Аронову ни за что просидеть в тюрьме!

Или был такой случай. Как-то в конце сентября или начале октября 1918 года, когда Владимир Ильич жил в Горках, часа в два-три ночи вызывает меня Яков Михайлович:

– Товарищ Мальков, вот вам пакет, немедленно поезжайте в Горки, к Ильичу, и передайте ему в руки. Ответ получите сейчас же и скорее возвращайтесь. Дело неотложное. Учтите, документ особо секретный, будьте осторожней. Возьмите лучше с собой кого-нибудь из охраны.

Я было замялся.

– Поздно, – говорю, – Яков Михайлович. Удобно ли Ильича будить?

– Знаю, что поздно, но раз посылаю, значит надо. Поезжайте немедленно, – повторил Яков Михайлович и протянул мне пакет. А пакет-то не запечатан.

– Яков Михайлович, вы забыли запечатать пакет.

Яков Михайлович пристально посмотрел на меня.

– А если пакет не запечатан, так вы вынете документы и прочитаете?

Я обиделся:

– Как вы могли такое подумать? Разве я когда стану читать то, что меня не касается, тем более документы, предназначенные Ильичу?!

– Я и не думал, что станете читать, – смеется Яков Михайлович, – это вы меня упрекнули, что я вам дал незапечатанный пакет. Я-то знаю, кому вручаю документы, поэтому и не стал зря сургуч тратить.

Внимательно и любовно относился Яков Михайлович к бойцам, охранявшим Кремль, часто с ними беседовал, интересовался их бытом, условиями службы. Спрашивал, что пишут им из дому, выступал на собраниях. Недаром красноармейский клуб в Кремле назвали клубом имени Я. М. Свердлова.

Сижу я как-то и комендатуре, вдруг двери настежь, на пороге Яков Михайлович, а за ним часовой с винтовкой наперевес. Не успел я и рта раскрыть, как боец рапортует:

– Товарищ комендант Кремля! Мною задержана подозрительная личность без пропуска возле квартиры председателя ВЦИК товарища Свердлова. Означенная личность доставлена в ваше распоряжение. Я вскочил.

– Да ты, – говорю, – такой-сякой, кого за держал? Ведь это же и есть Яков Михайлович, председатель ВЦИК товарищ Свердлов!

Часовой оторопел. На лбу у него даже пот выступил. Стоит, переминается с ноги на ногу, смотрит то на меня, то на Якова Михайловича, вконец растерялся. А Яков Михайлович хохочет.

– Ну, – говорю часовому, – придется тебя, голубчик, суток на десять посадить за такое дело, чтобы знал в другой раз, как председателя ВЦИК водить по Кремлю, направив ружье в спину.

Яков Михайлович сразу посерьезнел.

– Постойте, товарищ Мальков, постойте. За что вы, собственно говоря, собираетесь товарища наказывать? Он прав. Ведь у меня на лбу не написано, что я председатель ВЦИК, а пропуска с собой действительно не было. Товарища надо не наказывать, а объявить ему благодарность за революционную бдительность.

Так-то!

Я вытянулся:

– Слушаю, Яков Михайлович. Есть объявить часовому благодарность за революционную бдительность.

– Ну вот, это другое дело, – улыбнулся Яков Михайлович.

– Так, как, товарищ конвоир, – повернулся он к часовому, – могу я теперь идти?

И, пожав часовому руку, Яков Михайлович вышел из комендатуры.

Бесконечное количество народу шло к Якову Михайловичу с разнообразнейшими делами. Бывая у него, я постоянно встречал в его приемной секретарей губкомов, уездных и районных комитетов партии, руководителей низовых партийных организаций. К Якову Михайловичу шли вожаки рождавшегося в те годы комсомола, председатели губернских и уездных исполкомов Советов, командующие армиями и дивизиями, председатели совнархозов и директора предприятий, партийные, советские, хозяйственные, военные руководители всех степеней и рангов, десятки рядовых членов партии, бесчисленные делегации рабочих и крестьян.

Здесь, в кабинете Якова Михайловича, рабочий-большевик становился комиссаром полка или дивизии, руководителем Советской, сласти: района или уезда; старый член партии – руководителем главка, членом коллегии наркомата, членом Реввоенсовета армии или фронта.

За бесконечной грудой важных дел Яков Михайлович ни на минуту не упускал из поля своего зрения повседневных вопросов кремлевского обихода, постоянно оказывал помощь нуждавшимся товарищам, следил за жизненным укладом Кремля. Чуть не ежедневно раздавались телефонные звонки Якова Михайловича, и я получал четкие, конкретные указания, задания, распоряжения. Зачастую мне вручали коротенькие записки:

Или:

Еще:

И еще:

Сколько их было, таких немногословных, лаконичных записок…

Постоянное, живое участие Якова Михайловича в делах комендатуры стало таким привычным, что казалось, будто иначе и быть не может. И вот, вернувшись в первых числах марта 1919 года из поездки на Украину, Яков Михайлович тяжело заболел.

Днем 16 марта 1919 года я заканчивал уборку помещения круглого зала в помещении ВЦИК, где должен был открыться VIII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Ну что ж, кажется, все готово. Стены увиты гирляндами зелени, празднично алеют знамена, плакаты, тяжелыми складками свисает со стола президиума пунцовая скатерть. В глубине сцены – бюсты Маркса и Ленина.

Да, готово все. Вот еще телефон. Закончена ли подводка? Подхожу к аппарату. Звонок. Ага, значит, уже работает. Снимаю трубку.