самыми последними сведениями о ходах Гитлера на международной шахматной доске» {37}. Положение создалось исключительно сложное, одно было ясно – расчеты «приручить» агрессора, сделать его управляемым оказались неосуществимыми. Домашние дела, проблемы войны и мира, европейской и дальневосточной политики, отношение к предложенной Советским Союзом формуле коллективной безопасности столь тесно переплетались с внутренними конфликтами, что практически становились нерасчленимыми. Сознавая это, Рузвельт испытывал огромные затруднения в поисках конструктивных решений.
Историки много пишут по поводу того, когда Рузвельт принял решение (одно из самых трудных в его политической карьере) о выдвижении своей кандидатуры на пост президента в третий раз. Все сходятся на том, что это случилось где-то после нападения Гитлера на Польшу, т. е. после 1 сентября 1939 г. Есть все основания, однако, считать, что именно беседы в Уорм-Спрингсе в марте – апреле 1939 г. окончательно утвердили Рузвельта в мнении не оставлять поста президента в критический момент нарастания военной угрозы, с одной стороны, и внутренней нестабильности, активизации консервативной оппозиции – с другой. Какую роль в этом сыграл Гарри Гопкинс – несостоявшийся кандидат в президенты – так и остается неизвестным: он всегда тщательно хранил молчание.
Но именно Гопкинс возвестил о начале контрнаступления ньюдилеров, объявив, что у них есть лидер, способный, как никто другой, сплотить нацию и сохранить ее динамичное руководство, столь необходимое в условиях мирового кризиса. В прессе было много разговоров по поводу раскола в лагере демократов и абсолютной невозможности для Рузвельта баллотироваться в третий раз. Тем внушительнее прозвучало заявление Гопкинса в поддержку Рузвельта. Он сделал его 17 июня 1939 г. «Окончательно, безоговорочно и бесповоротно, – сказал он, – я сделал свой выбор в пользу Франклина Д. Рузвельта, и я верю, что огромное большинство нашего народа солидарно со мной» {38}. Это означало, что единственный претендент из старой плеяды ньюдилеров, теоретически способный сохранить Белый дом за Демократической партией и оживить надежды идущих за ней избирателей на возвращение конструктивной политики, добровольно отказывается от борьбы. Оставался только Ф. Рузвельт: иного выбора у тех, кто опасался победы реакции со всеми вытекающими отсюда последствиями для внутренней и внешней политики страны, не было {39}.
Оценка общей ситуации в связи с провозглашением республиканцами более гибкой линии приводила Рузвельта к выводу о необходимости строить всю кампанию на четком разграничении между достижениями либеральной реформы, либерализмом и правым консерватизмом, относя к нему и тех, кто нападал на «новый курс», исходя из каких-либо местных интересов. Рузвельт хотел придать выборам характер референдума, подчеркнув тем самым драматически решающее значение их для судеб страны. Президент не оставлял мысли, воспользовавшись выборами, добиться в обозримом будущем того, что оказалось невыполнимым в 1938 г. «Линия водораздела, – писал Гопкинс одному из лидеров демократов в Орегоне, – становится все более четкой, она проходит, как мне кажется, между президентом, «новым курсом», с одной стороны, и всеми реакционерами – с другой» {40}.
Точно такой же представлялась сложившаяся расстановка сил и Гарольду Икесу. Он писал Робинсу в начале августа 1939 г.: «Концентрированное богатство собирается нанести поражение Рузвельту, если оно сможет, конечно, не считаясь с катастрофическими последствиями для страны в целом. Я полагаю, что концентрированное богатство всегда, во все времена было таким. Оно абсолютно лишено чувства здравого смысла и морали… Но, как Вы сами знаете, предприниматели, банкиры, угольные короли и строительные воротилы, и я могу в этот перечень включить многих других, сейчас объединились для борьбы с Рузвельтом. Что случится в будущем, я не знаю, но считаю, что самые трудные времена впереди… В лагере демократов, я думаю, их кандидатом может быть только Рузвельт, и никто другой. Я твердо знаю, что есть много людей в Демократической партии, которые скорее предпочтут республиканцев Рузвельту, поскольку жаждут, чтобы именно так и было» {41}. Угроза организации настоящего экономического саботажа со стороны многих представителей финансово-промышленного капитала, сообщал солидарный с Икесом Р. Робинс, была реальна {42}.
Нападение Германии на Польшу 1 сентября 1939 г. и начало войны в Европе открыли новую фазу избирательной кампании. Стало ясно, что демократы в большинстве своем не изменят лидеру, если он сам примет решение еще раз сломать сложившуюся традицию и в третий раз согласится на выдвижение своей кандидатуры. Даже в олигархической верхушке, где с недоверием и без всяких симпатий относились к Рузвельту, настроения начинали меняться в его пользу. В Европе шла война, и доверие действующему президенту увеличилось. Джон Херц писал Рузвельту 11 июня 1940 г., за месяц до открытия съезда Демократической партии в Чикаго: «Недавно я беседовал с группой чикагских бизнесменов, которые политически враждебно относятся к Вам, но сейчас они все до одного сошлись на том, что время для партийных раздоров осталось позади и что Вы заслуживаете и потому получите поддержку у всех настоящих американцев. Люди в Чикаго (имеются в виду деловые круги. –
Рузвельт остался верен себе; он говорил мало и больше намеками, но намеками, всем понятными. Может быть, только Джим Фарли, мечтавший стать кандидатом демократов и рассчитывавший на поддержку антирузвельтовской фракции в партии, не соглашался признать за Рузвельтом права быть кандидатом в третий раз. Побывав летом 1940 г., накануне съезда демократов, в Гайд-Парке, он посоветовал Рузвельту в случае, если его выдвинут, поступить точно так же, как это сделал много лет назад Шерман, – выступить с заявлением об отказе баллотироваться и выполнять обязанности президента в случае избрания. Рузвельт сказал Фарли, что он в сложившихся условиях так поступить не может; если народ того захочет, он не сможет уклониться от выполнения своего долга. Припомнили, что примерно то же говорила и супруга президента в одном из интервью. Эта ошеломляющая новость создала необычную ситуацию. Большинство потенциальных кандидатов просто-напросто были лишены всех шансов на успех и, в сущности, переносили процедуру выдвижения непосредственно на съезд Демократической партии, где, как сказал Рузвельт своим помощникам, Господь Бог сделает свой выбор. По сценарию президента все должен был решить съезд: выдвижение кандидатур президента и вице-президента и избрание их кандидатами на выборах в ноябре 1940 г. Главные роли в осуществлении этого сценария были отведены Г. Гопкинсу и Э. Рузвельт.
К тому времени положение Гопкинса в «кухонном кабинете» Белого дома окончательно определилось – его место ближайшего помощника президента, генератора идей после Л. Хоу, исполнителя самых сложных поручений и соавтора речей никто не мог бы оспорить. Все чаще Гопкинсу приходилось выступать и в новом для него амплуа – советника по внешнеполитическим вопросам. Не будет преувеличением сказать, что такой поворот не предвидел ни он сам, ни президент, потому что в конце августа 1939 г. врачи, вновь уложившие Гопкинса в постель, сообщили президенту, что дни его министра торговли сочтены. Однако, пролежав в клинике пять месяцев, измученный лечением Гопкинс вернулся в январе 1940 г. к политической деятельности. Но прямого отношения к обязанностям министра торговли она уже не имела. Гопкинс был нагружен обязанностями, связанными с национальной безопасностью.
В Европе тем временем война, развязанная фашизмом, только расширялась. Пылали города и исчезали государства. 9 апреля 1940 г. германские войска вторглись на территорию Дании и высадились в Норвегии. 10 мая 1940 г. окончательно рухнули надежды мюнхенцев в Лондоне и Париже удержать Гитлера от перехода от «странной войны» к «настоящей» на Западе. Бронетанковые дивизии немцев пересекли бельгийскую и голландскую границы. Все это означало, что Вашингтон был поставлен перед дилеммой, от решения которой длительное время он уклонялся. В тот же самый роковой для англо-французских армий день, 10 мая 1940 г., Гопкинс был приглашен на обед в Белый дом. Тема разговоров за столом президента могла быть только одна – вторжение танков Рундштедта, Лееба и Клейста на территории Франции, Бельгии и Голландии и паническое отступление французов и англичан по всему фронту. Гопкинс чувствовал себя очень плохо, и, видя это, Рузвельт предложил ему остаться на ночь в Белом доме. Гопкинс согласился и уже не покидал резиденцию президента более трех лет. Ему было отведено небольшое помещение в южном крыле здания, в комнате, которая некогда служила кабинетом Линкольну и где была подписана Декларация об освобождении рабов. Комната обладала и еще одной достопримечательностью – она находилась по
