Сидя на стуле, он подумал, не позвонить ли Хаммеру узнать, как прошла встреча с адвокатом. Разговор пойдет легче, решил он, после душа. Еще он подумал, не посмотреть ли по телевизору местные новости, лишний раз убедиться, что проект освещается в полном объеме, но пульт был под какой- то из подушек, в дальнем конце кровати, а двигаться с места ему не хотелось, пока во всяком случае. Он впал в летаргическое состояние, и даже мелькнула мысль, что было бы хорошо, если бы его перевезли на каталке в соседний номер, где кровать заправлена, и одежка не падает со стула, и содержимое открытого чемодана не грозит начать свое наступление. Увы. От этого мира ему никуда не деться. Стало быть, сейчас он примет душ. Но он так и не встал. Он подумал о Мелиссе и Катрионе, с каждой минутой приближающихся к Лордсбургу, мчащихся по шоссе на закат, и о том, как мудро он поступил, ничего об этом не сказав Дарлине. Она бы предложила им всем обсудить их будущее за ужином. Интересно, подумал он, где остановился Тарпин, и тут же себе напомнил, что завтра у него большой день, после чего вернулся по кругу к Хаммеру. А дальше его сонный мозг начал перебирать перипетии сегодняшнего вечера, поэтому, когда в дверь бабахнули кулаком или ногой, он от неожиданности подпрыгнул на стуле и грудь прошила острая боль. И еще – два мощных удара, сотрясающих фанеру.

– Сейчас, – закричал он. – Открываю.

Потянув на себя дверь, он всосал внутрь теплую сухую волну от нагревшегося за день асфальта и увидел Хаммера на фоне оранжевого неба, а за ним габаритную фигуру в костюме.

– Даже не спрашиваю разрешения, – произнес Хаммер тусклым голосом. – Считай, что мы уже вошли.

Биэрд, пожав плечами, пропустил их в комнату. С какой стати тогда ему извиняться за этот бардак?

Хаммер был бледен, лицо окаменело. Тем же лишенным интонаций голосом он представил мужчин друг другу:

– Мистер Барнард, мистер Биэрд. – Обычно он представлял последнего как «профессора».

Биэрд пожал руку гостю и жестом пригласил их на развороченную кровать, единственное оставшееся посадочное место, а сам снова сел на стул. Барнард, державший в одной руке папку, другой с брезгливой гримасой прошелся по простыне, явно озабоченный тем, чтобы всякие там секреции не оставили пятен на его сером шелковом костюме.

Хаммер уселся рядом, и все трое оказались в такой тесной компании, как детишки в доме, сбившиеся в кучку, чтобы в дождливый день замутить какую-нибудь пакость.

Барнард, громадный, с квадратной челюстью и тонкими губами, с очками в массивной оправе, ростом за сто девяносто, в рубашке, которая на нем вот-вот лопнет, по тому, как он положил на колени папку, как свел вместе ступни, производил первое впечатление овечки в волчьей шкуре, этакого Кларка Кента[18], испытывающего неловкость за свой имидж. Сидевший рядом с ним Тоби, судя по всему, пребывал в шоке. Правая рука подергивалась, а когда он судорожно переглатывал, кадык подскакивал вверх с отчетливо различимым щелчком. Можно было ожидать, что он украдкой обменяется с Биэрдом заговорщицким или ироническим взглядом. Эти адвокаты! Но он избегал смотреть в глаза коллеге. Уставившись на свои сплетенные пальцы, он выдавил из себя:

– Майкл, дело плохо.

В наступившей тишине Барнард сочувственно кивнул, выждал паузу и заговорил голосом, несколько высоковатым для таких габаритов:

– Я начну? Мистер Биэрд, как вы знаете, моя фирма получила из Англии инструкции относительно разных патентов на ваше имя. Я не стану вас утомлять юридической фразеологией. Нам бы хотелось решить дело быстро и полюбовно. Перво-наперво мы хотим, чтобы вы отменили завтрашнее мероприятие, так как оно наносит ущерб нашему клиенту и его делу.

Биэрдовское внутреннее око, как подвешенная студийная камера, заскользила по квартире на Дорсет- сквер в поисках стопки бумаг, среди которых лежали его старые рабочие контракты.

– О каком, простите, деле идет речь? – поинтересовался он с учтивой улыбкой.

– О господи, – тихо выдохнул Хаммер.

– В двухтысячном году мой клиент собственноручно сделал копию документа на трехстах двадцати семи страницах, который, как нам известно, находится в вашем распоряжении. Это записи, сделанные мистером Томасом Олдосом незадолго до его смерти, когда он работал в Центре возобновляемой энергии под Редингом в Англии. Эту копию изучили уважаемые эксперты, ведущие физики в данной области, включая профессора Полларда из университета Ньюкасла, а еще они изучили ваши заявки на разные патенты. На основании их заключений, с которыми отчасти ознакомился мистер Хаммер, мы можем сделать достаточно уверенный вывод, что в основе этих заявок лежали не ваши оригинальные разработки, а труды мистера Олдоса. Хищение интеллектуальной собственности в таких масштабах – это серьезно, мистер Биэрд. Законным владельцем трудов мистера Олдоса является Центр. Это четко прописано в его контракте, с которым вы сами можете ознакомиться.

Биэрд, сохранявший деланую учтивую улыбку, про себя отметил эту угрозу или осложнение неприятным учащением пульса, вроде синкопированной барабанной дроби, что не просто сдвинуло, а оборвало его сознание, так что на секунду или две он, кажется, вырубился.

Затем его сердцебиение успокоилось, он вроде как снова вернулся в комнату и заговорил невесть откуда взявшимся деловым тоном.

– Отмена завтрашнего мероприятия нанесет большой ущерб нашим интересам и интересам региона, так что тут нечего обсуждать. Да это, в сущности, и невозможно. – Он подался вперед и сказал доверительно: – Вы когда-нибудь пытались отменить пролеты американских военных истребителей, мистер Барнард?

Никто не улыбнулся.

Биэрд продолжал:

– Второе. Насколько мне помнится, на обложке папки Тома Олдоса стоит помета: «Профессору Биэрду, лично». Похоже, конфиденциальность была нарушена. В-третьих, незадолго до смерти мистера Олдоса мы с ним вместе интенсивно работали над проблемой искусственного фотосинтеза. Он часто приходил ко мне домой, настолько часто, что в конце концов, как всем известно, увел мою жену. Во время нашей совместной работы я генерировал и излагал мысли, а Том записывал. В наши демократические времена, мистер Барнард, наука остается делом сугубо иерархическим, не поддающимся уравниловке. Настоящая эрудиция, настоящие знания – это дело наживное. Возрастные ученые, прежде чем впасть в слабоумие, обладают бо?льшими познаниями, по объективным критериям. Олдос был молодым доктором наук. А лучше сказать, моим секретарем. Вот почему папка предназначалась мне и никому другому. У меня хранятся десятки, если не сотни страниц на эту тему, датированные, как полагается, и уж точно более ранние, чем записи Олдоса. Если вы настаиваете на разбазаривании финансовых ресурсов Центра, затеяв эту тяжбу, что ж, я готов их предоставить. Только вам придется оплатить мои судебные издержки, и я проконсультируюсь с юристами о перспективе подачи иска о клевете против мистера Брейби лично.

Поникшая спина Тоби Хаммера начала понемногу распрямляться, а в глазах, смотревших на друга, появилась если не надежда, то ее первые проблески.

Адвокат продолжил в том же духе:

– У нас есть письма Олдоса к отцу, в которых он описывает свои идеи и намерение представить их вам в этой папке. Он хотел, чтобы вы использовали свое влияние для получения финансирования. Нам известно из многих источников, что ваши научные интересы в то время замыкались на разработке нового ветряного двигателя.

– Мистер Барнард. – В голосе Биэрда зазвучали нотки пока еще легкого предостережения, но с намеком на металл. – Делом моей жизни всегда был свет. С двадцатилетнего возраста, когда я заучил наизусть