До него донеслось то ли пение, то ли крики Катрионы.

– Скоро увидимся. Ты наш. – Мелисса отсоединилась.

Он так и застыл, прислонясь к столбу с громкоговорителем. Слава богу, тот помалкивал. Солнце клонилось к закату, стройплощадка постепенно пустела, и рабочие, закончив смену, потянулись к автостоянке. Ему помнилось, что в один из жарких дней, хорошо выпив, они с Дарлиной занимались любовью, а кондиционер, работавший на полные обороты, трясся как припадочный на зарешеченном окне. За секунды до его оргазма она, взяв в горсть его яйца, выразила пожелание, чтобы он на ней женился, на что он сказал – или прокричал – «да». Может, именно эта идея, совершенно дикая и безрассудная, и довела его до экстаза. Как он мог всерьез ей это обещать, когда он и на Мелиссе-то не женился? И разве можно верить мужчине в такую минуту? Вся беда в том, что Дарлина прознала о его «другой жизни» и, будучи серьезным игроком, решила выкрутить ему руки. Кое-кого или всех разом ждет большое разочарование. Не в первый и не в последний раз.

Биэрд потянулся за инфракрасным ключом от машины; как же ему сейчас хотелось быть подальше от Лордсбурга, и все эти воображаемые километры, казалось, сосредоточились в обнадеживающей твердости ключей. Разумнее всего было бы немедленно улизнуть отсюда и заночевать в близлежащем мотеле где- нибудь в Деминге, весь завтрашний всемирно-исторический день продержать обеих дам на расстоянии, а уж потом встретиться с ними, вместе или порознь. Только не сегодня вечером. Но уже по дороге к машине он сильно опечалился, из-за того что не проведет с Дарлиной обещанный час. Старый добрый парламент его «я» раскололся на две воинствующие фракции. Красноречивый голос опыта, перекрывая общий гомон, утверждал, что отказ от долгожданной разрядки может пагубно сказаться на его концентрации. Он проигнорировал этот голос и продолжил путь. Иногда мужчина должен идти на жертвы – ради науки, ради будущих поколений.

И тут явился спасительный выход. Он сделал каких-нибудь тридцать шагов, когда за спиной выкрикнули его имя. Она вышла из-под навеса техасского барбекю, всего в сотне метров от него, и побежала навстречу с раскинутыми руками и трясущимися телесами, и он почувствовал облегчение. Они двинут прямиком к нему в мотель. От него уже ничего не зависит.

По каким-то своим соображениям она не спросила, почему он шагал в неправильном направлении. Они шли к парковке по зеленому биотуалетному проспекту, взявшись за руки. Дарлина предложила вариант: она оставляет свою машину и садится к нему. На это ему нечего было возразить, разве только, что и эту ночь, и завтрашнее утро он вынужден будет провести в ее обществе. Это наверняка входило в ее планы. Когда он взял курс на Лордсбург, ее левая рука вдруг оказалась у него между ног, и всю дорогу она его ласкала, при этом рассказывая, чтo она с ним будет делать, когда они окажутся в номере. Он ехал в трансе, ни о чем не думая, зато с определенными мыслями въехал на стоянку перед мотелем и припарковался под окном своего постоянного номера. Как робот, подошел зарегистрироваться к стойке портье. И вскоре их возбужденные голые тела уже валялись на прохладных простынях за запертой дверью. Каких-нибудь десять лет назад, когда, казалось, еще можно было спастись с помощью физических упражнений, он бы пришел в ужас от собственной пышнотелости и складчатого подбородка, напоминавшего гармонь, и от женской тушки, которую сейчас оглаживал, и от запаха пота, острого, как аромат свежескошенной травы, исходившего от подмышек, промежности и подколенных складок, этих потаенных мест, почти не видящих свежего воздуха и света. Однако волнения не убавилось. Дарлина была щедрой и искусной любовницей, сосавшей и лизавшей, дразнившей и вводившей, но в момент оргазма он все же удержался от предложения руки и сердца.

Потом они лежали бок о бок. А потом она поднялась на одном локте, ласково глядя на него сверху и поигрывая редкими пучками волос, что сохранились у него за ушами. Его глаза были закрыты.

– Майкл? – зашептала она. – Милый?

– Мм.

– Я говорила, что люблю тебя?

– Да…

В его мыслях с необычайной ясностью воскрес дружок фотон и то место в записях Тома Олдоса, где речь шла об электронном смещении. Похоже, существует недорогой способ усовершенствовать панель второго поколения. Вернувшись в Лондон, он сдует пыль со старой папки. Он еще раз ублаготворенно сказал:

– Да.

– Майкл?

– Мм.

– Я тебя люблю. И знаешь что?

– Мм?

– Ты мой, и я тебя никогда не отпущу.

Он открыл глаза. Его покоробило, посткоитально, что женщины, вместо того чтобы напрочь забыть о своем предкоитальном «я», продолжают гнуть свое с упорством, достойным лучшего применения. Он же, напротив, наслаждался своим заново открытым неделимым ядром, этим глубоко спрятанным, вечно лелеемым крошечным существом, так похожим на – не абсурдно ли? – человеческий зародыш. Еще десять минут назад он полагал, что принадлежит ей. А сейчас мысль о том, что он должен кому-то принадлежать, что вообще кто-то должен кому-то принадлежать, давила на психику.

И в нем тут же поднялась волна протеста.

– Ты позвонила Мелиссе.

– Конечно! И не один раз.

– И ты ей сказала, что мы собираемся пожениться?

– А ты думал.

Совершенно голая, она откуда-то извлекла свежую жвачку – она никогда не жевала, пока они занимались любовью, – и заработала челюстями, которые совершали привычные круговые движения, явно наслаждаясь моментом и взирая на него с благодушной улыбочкой в ожидании взрыва.

– Как ты раздобыла номер? – Вопрос не по существу, но ее беспечность совсем выбила его из колеи.

– Майкл! Ты ей звонил от меня, пока я была на работе. Ты считаешь, что это не отражается в телефонном счете?

Он уже собирался что-то сказать, но тут она с хохотом схватила его за локоть.

– Знаешь, что было, когда я позвонила первый раз? В трубке раздался детский голос, и я на всякий случай решила уточнить. «Детка, – говорю, – я могу поговорить с твоим папой?» И знаешь, что она мне ответила?

– Нет.

– Очень так серьезно: «Мой папа в Лордсбурге, он там спасает мир». Супер, да?

Продолжать этот разговор в голом виде было невозможно. Он ушел в ванную, чтобы надеть халат, а когда вернулся, с удивлением увидел, что она одевается. Веселость ее не покинула. Он сел на стул подле кровати и наблюдал, как она влезает в юбку, а затем с кряхтением нагибается, чтобы завязать шнурки. Наконец он сказал:

– Дарлина, давай внесем ясность. Мы не поженимся.

Закалывая волосы перед зеркалом, рядом с телевизором, она сказала:

– Мне надо заглянуть домой принять душ и переодеться. Вечером я должна часок поработать в школе. Но ты не волнуйся. Никки через десять минут заканчивает в аптеке, она меня подбросит.

Приведя себя в порядок, она присела на край кровати, к нему поближе. С печальной улыбкой похлопала по колену. Ему уже не хотелось ее отпускать. Может, его тяга к женским телесам является оборотной стороной самовлюбленности? Его жизнь – это кривая, неуклонно ползущая вверх: от Мейзи к Дарлине.

– Слушай меня, – заговорила она. – Несколько вещей, о которых тебе следует знать. Первое: ты не идеален и я тоже. Второе: я тебя люблю. Третье: я всегда предполагала, что ты женат. Ты ничего не говорил, я не спрашивала. Мы взрослые люди. Четвертое: из разговора с Мелиссой я узнала, что нет никакой миссис Биэрд. Пятое: несколько раз, когда мы занимались любовью, ты говорил, что хочешь на мне жениться. Шестое: поэтому я все решила. Мы поженимся. Ты можешь сколько угодно вопить и отбрыкиваться, я настроена серьезно. И я тебя дожму. Вам, мистер нобелевский лауреат, не отвертеться. Свадебная карета уже выехала, и ты в ней сидишь!