легко смог найти исследователя, хотя я в этом не совсем уверен. Позже, тщательно обдумав его слова, я начал думать, что он пытался меня запугать. Но тогда было слишком легко предположить, что мне угрожают, и я отбросил эту мысль, так и не сделав вывода.

Он сказал:

– А я ведь не так прост. Я могу заставить людей выполнять мои желания. Любые желания. Деньги всегда кому-нибудь нужны. Удивляет только, как дешево платишь за то, чего сам никогда не стал бы делать?

Его псевдовопрос повис в воздухе, а он взглянул на меня.

– У меня в машине есть телефон. Если ты сейчас же не пропустишь меня, я вызову полицию.

Ответом была та же теплота во взгляде. Жестокость исчезла, он с благодарностью принял внимание, которое разглядел в моей угрозе.

– Очень хорошо, Джо. Правда. Мне это тоже нелегко. Я так же хорошо понимаю тебя, как и ты меня. Можешь не прятаться от меня. Не нужно шифровать свои чувства, правда не нужно.

Я сделал шаг назад и, повернувшись к машине, сказал:

– Нет никаких шифров. Когда же ты поймешь, что тебе нужна помощь?

Не успел я договорить, как он расхохотался, точнее, издал ковбойский клич и хлопнул себя по ляжке. Вероятно, он услышал, как я призвал к любви. Он почти кричал от радости:

– Вот именно. Все и вся на моей стороне. Все выйдет по-моему, Джо, и ничего ты с этим не сделаешь!

Псих, да и только. Он даже отошел в сторону, позволяя мне пройти. Был ли в том некий расчет? Глубина его сумасшествия не поддавалась анализу, и этого было достаточно, чтобы я с радостью закончил разговор и скрылся в доме. Кроме того, я знал, что полиция мне не поможет. Я не оглянулся проверить, будет ли он крутиться под окнами. Нечего доставлять ему удовольствие, показывая свое беспокойство. Его конверт я засунул в задний карман и побежал, перепрыгивая через две ступеньки. Увеличившееся за пятнадцать секунд расстояние между нами действовало как болеутоляющее. Я вполне мог бы изучать Перри как носителя синдрома, даже получать от этого удовлетворение, но новая встреча на улице, особенно после прочитанного первого письма, меня здорово напугала. Мой страх мог наделить его большой силой. Легко представить, как однажды я предпочту не возвращаться домой. На лестничной площадке перед дверью я задумался, действительно ли он хотел меня напугать: если нанять исследователя так легко, то не намного дороже обойдется пара головорезов, которые изобьют меня прежде, чем успею моргнуть. Но, может, я все неверно истолковал. Неясность подпитывала мой страх – угрозы же добавляли ему нюансов.

С такими мыслями я отпер дверь и переступил порог. Некоторое время я стоял, переводя дух и анализируя тишину и атмосферу квартиры. Хотя не было ни сумочки на полу возле двери, ни брошенного на стул жакета, я кожей чувствовал, что Кларисса уже вернулась с работы, но что-то не так. Я позвал ее, но никто не отозвался, и я прошел в гостиную. Она была Г-образной формы, и мне пришлось сделать несколько шагов, прежде чем я убедился, что Клариссы здесь нет. Из коридора, где я только что был, вроде бы донесся какой-то звук, и я снова позвал ее. В каждом доме есть свой набор потрескиваний и постукиваний, обычно вызываемых незначительными перепадами температуры, так что я не удивился, когда в коридоре никого не оказалось, хотя по-прежнему был уверен, что Кларисса где-то в доме. Я отправился в спальню, решив, что она могла прилечь. Туфли, в которых она уходила на работу, аккуратно стояли рядом с кроватью, покрывало было чуть примято в том месте, где она лежала. В ванной тоже не было следов ее пребывания. Я быстро обошел остальные комнаты, кухню, ее кабинет, детскую спальню – а потом проверил задвижку на двери, ведущей на крышу. После этого мне пришлось изменить свое мнение и прийти к логическому заключению: она пришла домой, скинула туфли, полежала на кровати, надела другие туфли и ушла. Встреча с Перри настолько взволновала меня, что я неправильно истолковал атмосферу.

Я пошел на кухню, поставил чайник. Потом забрел в свой кабинет и там обнаружил Клариссу. Это было так очевидно и шокирующе. Я увидел ее словно в первый раз. Она сидела босая, откинувшись в моем кресле, развернувшись спиной к столу, а лицом к двери. После всего, что произошло сегодня, этого можно было ожидать. Я выдержал ее взгляд и спросил:

– Почему ты не отзывалась?

– Думала, сюда ты заглянешь в первую очередь. – Когда я помрачнел, она добавила: – Ты не подумал, что я копаюсь в твоих вещах, пока тебя нет дома? Разве не так мы теперь поступаем друг с другом?

Я тяжело опустился на диван. Когда ты кругом не прав, чувствуешь что-то вроде свободы. Не нужно бороться, бессмысленно подбирать аргументы.

Она была спокойна и очень сердита.

– Я просидела здесь полчаса, уговаривая себя залезть в ящик и покопаться в твоих письмах. И знаешь, не смогла разжечь в себе интерес. По-твоему, это ужасно? Меня не интересуют твои секреты, и если у тебя нет секретов, мне это тоже неинтересно. Если бы ты захотел почитать мои письма, я бы сказала: «Пожалуйста, читай. Мне нечего скрывать». – Ее голос был выше обычного и немного дрожал. Я никогда не видел ее настолько разъяренной. – Ты будто нарочно оставил ящик открытым, чтобы я вошла и увидела. Это вроде такое сообщение, послание от тебя ко мне, знак. Беда в том, что я не поняла значения. Может, я глупа. Ну так скажи мне прямо, Джо. Что ты пытаешься сообщить?

Дорогой Джо, вчера в четыре часа в ворота моего дома позвонил студент, которого я специально нанял. Я вышел к воротам и отдал ему пятьсот фунтов за неделю работы, а он протянул мне сверток через прутья ограды. Ксерокопии тридцати пяти твоих статей. Он ушел довольный, а что же я? Я и понятия не имел, что за ночь ждет меня впереди. Наверное, это были худшие часы моей жизни. Сущая пытка, Джо, оказаться один на один с твоими сухими печальными мыслями; думать о дураках, заплативших за них хорошие деньги, и о невинных читателях, чьи дни были ими отравлены.

Я устроился в комнате, которую моя мать называла библиотекой, хотя на книжных полках там довольно пусто, и прочел все до последнего слова; слова будто звучали в моей голове, как если бы ты произносил их для меня. Я читал каждую статью как письмо, отправленное тобой в будущее, где есть место нам обоим. Что ты пытаешься со мной сделать, думал я не переставая. Уязвить меня? Оскорбить? Испытать? Я ненавидел тебя за это, но я ни на мгновение не забывал, что я люблю тебя, и потому читал дальше. Ему нужна помощь, говорил я себе каждый раз, когда был уже готов отчаяться, я должен освободить его из тесной клетки рассудка. В какие-то минуты я сомневался, верно ли истолковал волю Господа. Неужели я должен привести к нему автора этих ужасных статей, направленных против Него же? Может, задача моя проще и чище. Я, конечно, знал, что ты занимаешься наукой, и был готов, что мне будет непонятно или скучно, но