большинству скоро надоест вся русская интеллигенция разом. И гражданская, и военная. И тогда начнут стричь всех под одну гребенку. А при этом способе стрижки срезают все колоски, которые привыкли высовываться от роду своего.

— Это не причина, чтобы перестать быть колоском.

Затрещал телефон. Николаев взял трубку.

— Комдив. Слушаю вас… — помолчал. — Есть.

Передал трубку Наталье.

— Наталья Николаева…

— Товарищ Наташа? — в трубке зарокотал баритон. — Вы проводили операцию по ликвидации в Оскольском уезде?

— Так точно.

— Срочно выезжайте в Оскол. В местном Управлении НКВД получите дальнейшие указания. Желаю успеха.

И трубка загудела частыми гудками. Наталья положила ее не рычаг, растерянно глянула на мужа.

— Кажется, там что-то стряслось, — растерянно сказала она. — Я срочно выезжаю в Оскол.

С прибытием в Оскол поезд запоздал, почему Наталья пошла сразу в гостиницу, где и сняла номер. Однако чувство дисциплины было в ней заложено с детства, и она решила известить канцелярию указанного ей учреждения, что прибыла с опозданием, но завтра придет к началу рабочего дня. Позвонив от администратора — в номере телефона не было — Наталья неспешно занялась разбором своего багажа, когда неожиданно постучали в дверь.

— Прошу! — крикнула она.

И вошел Павел.

— Господи, — вздохнула Наталья. — Опять — ты.

Обняла, поцеловала, отстранилась неожиданно. И без улыбки посмотрела прямо в глаза

— Признайся, ты меня вызвал?

— Я, — Павел улыбнулся. — Соскучился.

— Где отец?

— Он числится за Москвой.

— Но он жив?

Павел пожал плечами.

— Выясню.

— А мама умерла, — вздохнула Наталья. — Они с отцом были единым целым. Теперь такой любви уже нет.

— Давай к делу, сестра, — сказал Павел. — Ты отвечала за коллективизацию в этой округе? Ты. А тебе известно, что в селе Семеновка два колхоза?

— Откуда же два? Я помогла организовать один.

— А теперь — два.

— Может быть, это естественно? Южные села большие.

— Мне известно, что второй колхоз создало кулачье с подкулачниками. И что они прибирают к рукам соседние земли. За самогон, за деньги, за старые долги. У меня там — свои люди. Они докладывают письменно, — он похлопал по полевой сумке. — Здесь — имена наиболее зубастых хищников. Вот мы с тобой вдвоем и пойдем искоренять.

— Какое страшное слово… — вздохнула Наталья.

— Слово правильное. Собирайся.

— Искоренять? — невесело усмехнулась Наталья.

— Искоренять остатки твоей интеллигентности.

Выехали искоренять. Правда, неизвестно, что именно. То ли несовершенство поголовной коллективизации, то ли остатки интеллигентской слякоти. На трех пролетках со следователем и двумя исполнителями в кожанках, и огромном мягком руссобалте. Натальи казалось, что это уже было в ее жизни, было… И поэтому она молчала. Да и Павел молча курил всю дорогу.

Въехали в центр большого села, где на площади возле церкви уже столпился народ. Наталья не успела удивиться, сообразив, что Павел послал вперед вестового с соответствующим возбужденной толпе распоряжением.

— Тебя отвезут в первый колхоз, — сказал Павел. — Объясни им ситуацию ярко и красочно.

— Какую ситуацию?..

Но Павел не ответил. Вылез из машины и махнул рукой шоферу. Машина тронулась, свернула на пыльную улицу и поехала вниз, к мосту через речку. Переехала ее и оказалась во второй, заречной половине села, где была своя церковь — неказистая, деревянная — и своя не мощеная площадь перед нею, на которой было много народу и, в основном, женщин.

Наталью встретил бабий бестолковый крик, в котором утопал смысл самого гнева. Однако она была опытным оратором. Не пытаясь никого перекричать, взобралась на собранный позади тент машины, кое-как выпрямилась в полный рост и, достав револьвер, пальнула поверх всех платков.

И платки враз озадаченно примолкли. Не давая им опомниться и вновь заорать каждая — свое, Наталья громко, а главное — четко выкрикнула:

— Беру слово! Слушать всем!..

Уж что-что, а говорить с возбужденной толпой Наталья умела. Резко, как команды, выкрикивала короткие фразы, никогда не разъясняя их смысл. И получался рубленый на лозунги текст, в котором даже полуграмотным крестьянам разобраться было невозможно. И непонятные лозунги кирпичами ложились в память, строя фундамент того, что под конец провозгласила Наталья:

— Да здравствует родная Советская власть!..

И женская толпа с искренним восторгом подхватила:

— Ура-а!..

— Тот колхоз, который спаивает ваших мужей, незаконный. Представители Советской власти сейчас разбираются, кто и с какой целью его организовал. Справедливость восторжествует, можете не сомневаться. Для защиты ваших интересов у Советской власти хватит и сил, и средств, чтобы навести порядок. Идите по домам, кормите детей, а когда все будет сделано, я лично приду к вам, и мы снова соберемся на митинг.

— Может, молочка зайдешь попить, дорогой товарищ женщина? — крикнула какая-то.

— Это с удовольствием, — улыбнулась Наталья. — Горло пересохло вас в чувство приводить.

Засмеялись бабы, обступили ее со всех сторон и неторопливо повели от двора до двора, везде требуя откушать молочко из крынки. И Наталья не отказывалась, понимая, как важно сейчас окончательно закрепить достигнутое.

Так бы оно и случилось, если бы их веселую команду не нагнал косматый и очень рассерженный мужик.

— А чегой-то через мост вооруженный в коже не пускает? — сердито закричал он. — Я в кабак наладился, а он «назад!» кричит. Не велено, дескать, никого из нашего краю выпускать.

— Значит, обождать надо, — как можно спокойнее сказала Наталья, тоже весьма встревоженная неожиданным распоряжением Павла.

— Да ко мне кум приехал, а у меня — ни глотка! — продолжал громогласно возмущаться мужик. — А кабак вот-вот закроют. Солнце сядет, и закроют его. Ну и чем мне кума угощать? Избяным квасом?..

Он вопил на всю улицу, и у плетней уже начали появляться заинтересованные мужики.

— Издеваются над простым народом!.. — орал обиженный. — Уж и кума по людски встретить нельзя!..