Мирч снова вдавил спусковой крючок, автомат запрыгал в руке. Жрец продырявил мутанту легкие, шею и попал в голову, выбив глаз.

Шипение оборвалось. Мутант изогнулся и, сделав еще один шаг, метнул вилы в Мирча. Тот уклонился, плавно подавшись вперед и в сторону, прыгнул и ударил снизу вверх. Ствол автомата пробил горло, хрустнули шейные позвонки. Мутант завалился на спину и затих.

– Живучая тварь, – прозвучало за спиной.

Мирч развернулся… и будто увидал свое отражение. В двух шагах стоял похожий на него жрец. Хотя одежда другая и лицо без шрамов, но рост, стойка, взгляд – те же.

– Назовись, – сказали оба одновременно.

И плавно, сохраняя дистанцию между собой, как по воде перетекли, сместились в стороны.

– Мирч Сельмур, – отозвался киевлянин первым.

Бросил разряженный автомат, откинув полу куртки, захватил пальцами метательные ножи в петлях.

– Петр Ра?стов.

Жрец повернул меч острием книзу и прижал левый локоть к боку, где по одежде расплывалось бурое пятно.

В тайных классах Канториума обучались лишь избранные – личные охранники Владыки да бойцы элитных карательных отрядов Ордена. Им не было равных среди простых воинов-монахов, солдат замка Омеги или бойцов топливных кланов, только наемные убийцы из школы Меха-Корпа могли состязаться с ними в мастерстве. И если им доводилось сходиться в бою, то все решали мгновенья. Один неверный шаг, выпад, даже взгляд – и тебя настигнет смерть.

Мирч отклонился назад. Петр сделал шаг вперед. Сплелись руки, прозвенела сталь, миг – и они разошлись: Петр Растов, сжимая окровавленный меч острием книзу, а Мирч Сельмур с рассеченным лицом.

Киевлянин упал на колени. Согнувшись, уперся ладонью в землю.

Петр вздрогнул, повернулся кругом. Ноги его заплелись, жрец вытащил торчащий из груди метательный нож, взялся за другой, в плече, и рухнул на спину.

Рука Мирча подломилась, он свалился лицом в траву. Кровь заливала глаза, дрожащие пальцы не слушались, не получалось попасть во внутренний карман. Прокусив губу, Мирч замычал, перевернулся на бок и достал брезентовый сверток. Сорвал зубами тесьму, нащупав холодный цилиндр, выдернул из петли. Вдавив большим пальцем кнопку, вонзил иглу между ребер. Она проткнула сердечную мышцу и впрыснула лекарство в кровь.

Мир взорвался сотнями вспышек, разрастаясь, сметая границы между болью и наслаждением, – дохнуло холодом, полыхнул огонь, отовсюду полился яркий свет. Сознание рванулось вверх, воспарило над телом – оно больше не нужно, оно лишь скелет, обтянутый мышцами, сосуд, заполненный жидкостью, кожаный кокон, который не сравнится с бескрайней вселенной, принявшей в свои объятия душу Мирча Сельмура, с безграничной силой Создателя, с бесконечной рекой времени…

Свет померк, сознание ухнуло в черную бездну. Мирч закричал, вернулась боль, казалось, на грудь уронили гранитную плиту, и теперь ни за что не выбраться из-под нее.

И только шевельнув рукой, он понял, что лежит на спине и смотрит в ясное холодное небо Пустоши. Все еще живой.

– Это что ж тут такое было? – спросил Ильмар. Гулкое эхо улетело в туннель за спиной. Он повернулся к Юлу.

Калеб с Оглоблей пялились на высокие своды, стоя снаружи у входа. Яков остался наверху с лошадьми и повозкой, атаман не рискнул тащить их по крутому склону в котлован, опасаясь камнепада: дорога, которая вела вниз, была завалена валунами в человеческий рост еще со времен Погибели. Во всяком случае, так поведал Юл, а откуда он это знал, атаман не стал уточнять.

Ильмар топнул ногой о бетонный пол и оглянулся, слушая, как затухает эхо.

– И далеко туннель тянется?

– Шагов триста, – ответил Юл, направляясь к выходу. – Потом сужается и вниз резко уходит. Раньше там лесенка была, а сейчас… не знаю, если не завалило, пройдем.

– А если завалило?

Юл мотнул головой влево, в сторону выезда из котлована, рядом с которым под склоном чернели лазы в заброшенные штольни. Над каждым висел жестяной козырек, подпертый чугунными столбиками.

– Ползком.

Атаман вытер пот со лба. Солнце нещадно жарило сквозь белесую дымку, над камнями струился горячий воздух. Ничего – Ильмар расстегнул куртку, – под землей всегда прохлада, глядишь, Зиновию полегчает, идти сможет. Так и доберутся до цели, а там и Гест появится, и тогда… Атаман сжал распятие на груди. Все в кулаке будут: киевские, Московия. Главное – джагера захватить.

– Ближняя штольня отливная, по ней за главным туннелем в ходы подземные попасть можно, – сказал Юл. – Узковата, правда, но сработана из стальных труб.

– А остальные? – спросил Калеб, стягивая куртку из чешуйчатых шкур маниса.

Штаны он давно закатал до колен, клетчатый платок намочил и набросил на голову, прикрыв шею и плечи от палящих лучей, и сверху соломенную шляпу надел.

– Не ходил, не знаю.

– А что здесь было-то? – Оглобля разделся до пояса, стянул узлом рукава рубахи на животе. Его лысый череп и покатые плечи лоснились от пота.

– Не знаю. И никто толком уже не расскажет, – ответил Юл.

– Эт почему? – удивился башмачник, уперев руки в бока.

Он медленно поворачивался на месте, разглядывая склоны огромного котлована.

– Ходов много. До Погибели тут крепость подземная была, а мож, не крепость, схрон. Только такой, что по туннелям до самого Минска дойти можно.

Оглобля присвистнул:

– Так что ж добро-то такое пропадает? Почему здесь не живет никто?

Юл усмехнулся:

– Отчего ж не живет, живут.

– Кто?

– Мутанты.

Калеб крякнул, Ильмар нахмурился, а Оглобля скинул с плеча винтовку и проверил затвор.

– И много их? – спросил он.

– Кого? – Юл сел на валун и стащил сапог.

– Мутантов! – едва не выкрикнул Оглобля.

– А-а, та мне откуда знать. Мы же к Нарочи идем. Раньше в поозёрье поселение было. Туда путь трудный, но зверья там давно нет. Некроз ведь кругом.

Юл перемотал портянку и натянул сапог, притопнул и сказал:

– Ну что, пошли за поклажей?

Ильмар кивнул и направился к завалу на выезде из котлована, за которым наверху стояли лошади и повозка. Юл шагал рядом, за ним Калеб с курткой и карабином в руках. Оглобля, задумавшись, остался на месте.

– А если все же вляпаемся? – спросил он.

– В дерьмо, что ль? – хохотнул Юл, переглянулся с Ильмаром. – В конце туннеля летучих мышей полно, помет хоть лопатой выгребай. Правда, чем глубже, мыши почти не попадаются, а вот идти трудней, многие с непривычки психовать начинают.

Атаман на ходу обернулся. От всяких подземелий его воротило. Стоит только представить этот давящий свод, эту непроглядную холодную темень вокруг, так голова кружиться начинает. А вот Юл уверенно держится, будто хозяин этих мест. Знать бы, что у него на уме? Говорливым медведковский стал, развязным