– В этом доме?
– На кухне.
Резник достал из пластикового пакета буханку ржаного хлеба, а из холодильника – маргарин.
– Как насчет бутерброда?
– Большинство мужчин, с которыми я сталкивалась, даже хорошие повара, кажется, никогда не чувствуют себя в своей тарелке, когда занимаются этим. Для них это борьба, состязание с невидимым противником, причем на его территории. Все, что идет в готовку, располагается в порядке использования. На плиту вешается реестр с указанием необходимого для варки-жарки времени, подобный тому, который вы получаете на организационно-методических семинарах. – Клер покачала головой, как бы извинительно. – Это неестественно.
– Бутерброд?
– Конечно.
Для Клер Миллиндер бутерброд означал два тоненьких ломтика хлеба с квадратными кусочками сыра или белого мяса индейки, листка безвкусного салата и мазка низкокалорийного майонеза. Для Резника же очень большое значение имела приправа, обязательно должны быть две контрастирующие, но совместимые составные части – острое и мягкое, сладкое и кислое, с добавлением горчицы или других специй. Все это создавало свой специфический вкус. И завершал бутерброд какой-либо фрукт или овощ – например, яблоко или помидор.
– Могу я позвонить по телефону?
– Вот сюда и налево, пожалуйста.
Она заканчивала разговор, когда в комнату вошел Резник, держа две кружки в одной руке и балансируя двумя тарелками в другой.
– Боже! Когда вы упомянули бутерброд, я не ожидала…
– Вот. Вы можете взять один из них?
– Хорошо, поставьте.
– Знаете, вы не обязаны съесть его целиком.
– Хорошо. Он выглядит великолепно. – Клер уселась в кресле поглубже. – Хорошо, что я только что отменила приглашение на обед.
Резник посмотрел на нее с любопытством. Горчица потекла с края тарелки. Автоматически он зацепил ее пальцем и отправил в рот.
– Антрекот или креветки с парнем из строительной компании. Все, что он хочет, это болтать о закладных и пытаться улыбками проложить себе дорогу в мои трусы. Я рада, что нашелся предлог отказаться от этого. Но не от еды.
«Вот что я представляю собой. Предлог,» – подумал Резник.
– Извините. – Она попробовала кофе. – Я не шокировала вас?
– Нет.
– Многие мужчины не любят, когда женщины слишком откровенны.
– Это те же мужчины, которые готовят по бумажке? Она тепло улыбнулась ему, показав неровные зубы.
– Очевидно, я вращаюсь среди не тех людей. Такая уж у меня работа. Каждый ожидает получить вознаграждение за все. Сплошная толкотня. Проценты, продажи.
Где-то на улице завыло сигнальное устройство автомобиля. Майлз пересек ковер, понюхал ножу сапог Клер Миллиндер, остался недоволен и пошел дальше. Резник помнил, что, когда здесь сидела Рашель, коты прыгали ей на колени и мурлыкали.
– Послушайте, а вы не возражаете? Это несколько нахально, я понимаю…
– Поскольку вы находились здесь…
– Речь идет не о том, что я вторглась в дом и кормила ваших котов. Я имею в виду, что я осталась здесь, когда пришли вы. Я должна была уйти вместе с моими клиентами, удостоверившись, что двери заперты. Она поставила тарелку на ручку кресла, закинула ногу за ногу. – Мне хотелось остаться одной. Я не знаю… я чувствовала себя здесь так хорошо, вроде как дома. Как это не похоже на то место, где я живу сейчас, в так называемой квартире-студии, где кровать убирается в стенной шкаф и нет места даже взмахнуть руками… вы понимаете, о чем я говорю. Здесь все по-другому, несколько запущенно, но просторно, обжито. Чувствуется, что здесь жизнь.
Наружной стороной ботинка он толкнул дверь в детскую. Что-то остановило ее, и она дальше не открывалась. Мешал труп.
– Вот именно, – повторила Клер, – обжито. Резник взглянул на телефон, желая, чтобы он зазвонил.
Половина бутерброда Клер оставалась недоеденной. Он встал и пошел к стопкам пластинок.
– Я поставлю музыку.
– Нет, не надо.
– Извините, я думал…
– Я предпочитаю поговорить.
Он посмотрел на нее: как она скрещивает ноги, как улыбается, теперь уже несколько неуверенно.