Расс сглотнул; во рту появился металлический привкус. Кошмар возвращался.

Но фургон, поравнявшись с ними, продолжал движение с прежней скоростью. Расс, игнорируя приказ Боба, украдкой глянул в боковое окно. На заднем сиденье в фургоне сидела симпатичная девчушка, внимательно наблюдавшая за ним. Перехватив его взгляд, она показала язык.

— Черт, — выругался Расс. — Ну и напугал же ты меня.

— Видать, старею, — пробормотал Боб, убирая пистолет под пиджак. — Не заметил, откуда они вынырнули. А надо бы, черт побери, внимательнее смотреть по сторонам.

— Так что мы дальше делаем? — спросил Расс.

— Ты у нас в Принстоне учился. Вот и скажи.

— Ну… — начал Расс и осекся, вдруг осознав, что… ему тоже нечего предложить.

Сложная натура, каковой являлся Сэм Винсент, нашла полное отражение в разношерстном скопище людей, собравшихся в доме старика, чтобы оплакать его смерть, а может, отпраздновать или хотя бы напиться за его счет. Кого здесь только не было — афроамериканцы из западных районов, аристократы из Литл-Рока, приятели, с которыми Сэм исходил тысячи охотничьих троп, старые проводники, фермеры, продававшие ему свою продукцию, политики, полицейские, дети, обиженные секретарши, адвокаты, сражавшиеся против него в суде, работники исправительных учреждений и даже несколько человек, которых Сэм когда-то отправил в тюрьму. Причем каждый из присутствовавших считал своим долгом рассказать о Сэме какую-нибудь историю. Боб с Рассом прибыли как раз в тот момент (с трудом отыскав место для своего автомобиля перед домом на улице, заполненной самыми разными машинами — от «мерседесов» до сорокалетних пикапов), когда слово взял поверенный Сэма, чтобы огласить завещание покойного. Сэм, в течение многих десятилетий умно размещая свой капитал и проворачивая выгодные сделки, оставил после себя немалое состояние. Чтобы избежать налога на имущество, он на протяжении ряда лет разбивал свой капитал на суммы по десять тысяч долларов в год в пользу своих детей, зятьев и невесток, независимо от того, состояли они в разводе или нет, обзавелись новыми семьями или пребывали в одиночестве. Он руководствовался только одним принципом: те, кому приходится или приходилось мириться с его родством, заслуживают небольшого подарка. Он также учредил доверительные фонды по двести тысяч долларов в пользу каждого из своих внуков, распорядившись выплачивать эти деньги только учебным заведениям в форме чеков за обучение, питание и проживание детей. Он оставил по десять тысяч долларов каждой из своих секретарш, уволенных им или уволившихся по собственному желанию. Кроме одной — той, которая спилась: она получила от него пятнадцать тысяч долларов. Таким образом, из всего его состояния оставалась еще не пристроенной сумма в девятнадцать тысяч четыреста пятьдесят долларов.

— Ну дает отец, — удивленно произнес доктор Джон Винсент, дыхнув перегаром виски (бар был забит спиртным основательно). — Передал девять тысяч семьсот двадцать пять долларов в фонд НСА[26] и столько же — «Хэндган контрол» [27]. Представляю, как он хохотал, когда выдумывал это!

— Хороший он был человек, — сказал Боб. Угрюмый, мрачный, казалось, он единственный из всех присутствовавших на поминках по-настоящему горевал о старике.

— И вредный, — добавил доктор. Ему как старшему сыну больше всех досталось от Сэма — приходилось сносить и гнев ею, и похвалу. — Умный был бестия, а уж придирчивый, злобный, спасу нет. Порол нас по-черному, когда мы росли. И смотри, всех в люди вывел, Два врача, агент бюро путешествий, консультант по вопросам размещения капитала и художник-импрессионист.

— А кто художник-то? — спросил Боб.

— Джеми.

— А я думал, он — юрист.

— Бывший. Десять лет покопался в законах, а потом все-таки набрался смелости и занялся тем, чем ему хотелось, а не отцу. Думаю, отец его за это зауважал.

— Да, упрямый был чертяка, — заметил Боб.

— Не то слово. И крутой. Знаешь, за двадцать два года, что я жил дома, мне только раз пришлось видеть его плачущим. Он не плакал, даже когда умерла мама. А вот когда отца твоею убили, не сдержался. Помнится, он вернулся домой и уселся внизу. Один. Уже светать начало, а он все сидел и пил. Я проснулся от звука, которого прежде никогда не слышал. Спустился тайком вниз. Смотрю, а он сидит в той старой качалке, — Джон указал на облезлое старое кресло, стоявшее на одном и том же месте на протяжении пятидесяти с лишним лет, — раскачивается взад-вперед и рыдает, как ребенок. Он любил твоего отца, считал Эрла Суэггера самым совершенным человеком. Герой, отец семейства, полицейский, неподкупный символ всего честного и справедливого, на чем держится Америка.

— А я всегда говорю: мой отец был всего лишь человек, обычный человек.

— Мой отец вряд ли согласился бы с тобой. Боб, позволь спросить: что происходит? Тут слухи всякие ходят.

— О том, что сумасшедший Боб Ли выкопал какого-то конфедерате?

— Да. Об этом тоже. И о другом. Ты неожиданно появляешься здесь — и тут же в Оклахоме случается жуткая перестрелка. Десять человек убиты. До твоего приезда такого не бывало. Ты вроде бы к этому не причастен, но народ не забыл еще, как несколько лет назад ты пошел на охоту, и из леса выволокли двух парней в похоронных мешках. Тогда отец отстоял тебя в федеральном суде.

— Никто из-за меня не попадает в похоронный мешок незаслуженно. Это дело прошлое. И касается моего отца.

— А мой принимал в нем участие?

— Я просил его оформить для меня кое-какие документы. Только и всего.

— Вот как?

— Я тут с юным другом. Он хочет написать книгу о моем отце и обратился ко мне за помощью. А Эрла Суэггера уже почти никто не помнит. Только твой отец и старая миссис Конни. Отец твой вот умер, а скоро и ее черед. Я подумал, что это стоящая идея. Во всяком случае, лучше пусть пишут о нем, чем обо мне.

— Понятно. Но имей в виду, народ тобой интересуется. Хоть и ходишь ты один, мой друг, а тень отбрасываешь длинную. Ладно, пойдем со мной. У меня кое-что есть для тебя.

Они двинулись сквозь толпу. Боб шел словно через обрывки своего прошлого. Вон Сара Винсент, старшая дочь Сэма. Она дважды выходила замуж, дважды разводилась и сейчас работает в городском бюро путешествий — преуспевающая и одинокая дама. Она единственная из всех детей Винсентов не обладала магнетизмом Сэма, хотя когда-то была по уши влюблена в Боба, да и сейчас вот бросила на него смущенный пылающий взгляд. Собственно, только она одна и не постеснялась встретиться с ним взглядом. Все остальные в замешательстве отводили глаза.

«Я убивал людей. Я — снайпер. Изгой».

Именно гнетущее чувство собственной отверженности порой толкает убийцу на новые убийства. Три года назад, в результате скандального судебного разбирательства, его земляки узнали, что Боб Ли Суэггер не просто спившийся ветеран морской пехоты, живущий в одиночестве на своей горе, а снайпер, палач, охотник за людьми, на совести которого восемьдесят семь загубленных жизней. В Аризоне это никого не ужасало, потому что другим его там и не знали. А на родине получившие огласку сведения из его биографии вызвали эффект разорвавшейся бомбы. Все вспоминали, каким он был в прошлом, и задавались вопросом: почему именно он? Почему он не такой, как все? Что известно снайперу и не известно всем остальным? Что им движет, когда он посылает кому-то в голову кусок свинца, вышибающий мозги? Что при этом испытывает?

Боб заметил в толпе женщину, некогда звавшуюся Барб Семплер. Он как-то раз, когда учился в старших классах, пригласил ее на свидание, но она потом сочла, что он слишком неотесанный, деревенщина. Кажется, отец у нее адвокат? С тех пор она сильно располнела, — наверно, фунтов сорок набрала; некогда красивое лицо расплылось как блин. А вон тот парень, ныне толстый, лысый, в элегантном костюме, однажды в детстве исподтишка звезданул его на футбольном поле и издевательски хохотал до тех пор, пока Боб не набросился на него с кулаками; тренер едва оттащил его от обидчика. Потом они оба выросли: тот избрал своей профессией страхование, Боб — убийство. Странно, не правда ли? А та женщина, — кажется, ее зовут Синди… э… как?.. Тилфорд. Точно. Однажды вечером в 61-м он