Решимость его удивила меня. Какая одержимость охватила его? Что толкнуло на такую безрассудную решимость? Может, он думает, что я беру его на «пушку»? Но в таком случае ему нужно дать понять, что меня вокруг пальца не проведешь. Да и какой здравомыслящий человек вообразит, что я блефую, что мой пистолет даже не заряжен, когда я стою вот тут рядом и приставил оружие к его виску? Нет, он скорее предпочел бы быть убитым, чем нарушить традицию конфиденциальности швейцарских банков!

Затем послышался слабый звук журчащей воды, и я увидел, что он обмочился. На брюках между ног у него появилось большое мокрое пятно. Испуг его был неподдельным. Глаза закрылись, он сам весь как бы захолодел, парализованный страхом.

Но я не отставал от него, просто не мог этого сделать. Прижав поплотнее пистолет к его виску, я медленно и настойчиво повторял:

— Нам нужно только имя. Скажите, куда переведены деньги. Кому. Назовите имя.

Все тело Эйслера сотрясала дрожь. Глаза он не открывал, губы плотно сжал и скривил, мускулы напряг. Пот ручьем катился по его лицу, подбородку и шее. Даже лацканы серого пиджака на нем и галстук потемнели от пота.

— Я же сказал, нам нужно только имя.

Молли молча сидела и смотрела на меня, на глазах ее навернулись слезы, время от времени она морщилась, как от боли. Она с трудом переносила разыгравшуюся сцену. «Крепись, Мол, — хотелось мне сказать ей. — Сиди и не рыпайся».

— Вы же знаете, какое имя мне нужно.

И через минуту я услышал это имя. Эйслер по-прежнему хранил молчание. Губы его дрожали, он вот-вот готов был расплакаться, но сдерживался изо всех сил и не произнес ни слова.

Но он думал, хотя вслух ничего не говорил. Я уже намеревался было отпустить пистолет, как мне в голову пришла новая мысль, и я спросил:

— А когда в последний раз произведен ему перевод из вашего банка?

«Сегодня утром», — подумал Эйслер.

Он крепко зажмурился, большие капли пота опять потекли по его носу, а с носа — на лацканы пиджака.

Итак, сегодня утром. Опустив пистолет, напоследок я заметил:

— Ну что ж. Вижу, вы человек с железной волей.

Медленно он открыл глаза и взглянул прямо на меня. В глазах его все еще четко просматривался, конечно же, испуг, но вместе с тем появилось и что-то новенькое, похожее на блеск триумфатора, вспышку радости за то, что выдержал в поединке и не сломался.

И вот наконец-то он, слава Богу, заговорил, хоть и ломающимся голосом:

— Если не уберетесь из моего офиса немедленно же…

— Вы ничего нам не сказали, — подбодрил я его. — Я просто восхищаюсь вами.

— Если вы не уберетесь…

— В мои планы не входит убивать вас, — продолжал я. — Вы ведь человек чести и делаете свое дело как надо. Наоборот, если вы согласны, что здесь ничего не происходило, что вы не будете сообщать обо всем этом в полицию и позволите нам уйти из банка без помех, то мы будем считать инцидент исчерпанным и тихо уйдем.

Разумеется, я был твердо уверен, что, как только мы покинем банк, он сразу же кинется звонить в полицию (на его месте я бы тоже так же поступил), но все равно мы в результате выиграем несколько минут, которые нам так нужны.

— Да, — произнес он опять ломающимся голосом и откашлялся. — Немедленно убирайтесь отсюда. И если вы еще сохранили хоть чуточку здравого смысла, в чем я здорово сомневаюсь, то вообще сразу же уматывайте из Цюриха.

Мы поспешно выскочили из банка, а оказавшись на Банхофштрассе, прибавили шагу. Эйслер, как видно, выполнил свое обещание и позволил нам беспрепятственно уйти из банка (наверное, из соображений личной безопасности и безопасности служащих), но теперь, думал я, он наверняка уже позвонил в охрану своего банка и муниципальную полицию. При этом он назвал, разумеется, наши подлинные имена, а не вымышленные псевдонимы, под которыми мы можем скрываться всего несколько часов, а потом нас все равно непременно разоблачат и схватят. А самое страшное — то, что люди «Чародеев» теперь сразу узнают, где мы находимся, а может, уже и знают, но мне об этом даже и думать не хотелось.

— Ну, узнал имя? — на ходу спросила Молли.

— Да. Но разговаривать сейчас не надо.

Я был весь на взводе, внимательно приглядывался ко всем прохожим, выискивая в толпе знакомое лицо того вероятного убийцы-альбиноса, которого впервые увидел в Бостоне.

Нет, здесь его не видно.

Но тут же я кожей ощутил, что нас «пасут».

Для слежки за людьми применяются десятки разнообразных приемов и методов, но поднаторевшего оперативного сотрудника спецслужбы редко можно облапошить и застать врасплох. Что касается того альбиноса, то я его «уделал», а говоря на жаргоне службы наблюдения — раскрыл его. При слежке за мной у него не было никаких шансов, что я его не замечу, разве только если слежка будет вестись не плотно, а издали. И действительно, поблизости его фигура не мелькала.

Но, как я очень скоро убедился, он действовал не один. Прилипли другие «хвосты», которые я пока не вычислил. В густой толпе народу на Банхофштрассе раскрыть «топтунов» было чрезвычайно трудно, а может, и вообще невозможно.

— Бен, — начала было Молли, но я так сердито зыркнул на нее, что она тут же осеклась.

— Не сейчас, еще не время, — пояснил я, стараясь регулировать дыхание.

Подойдя к Баренгассе, я повернул направо, Молли последовала за мной. В огромных стеклянных витринах магазинов хорошо отражалась вся улица, и я легко видел всех, кто шел вслед за нами, но ничего подозрительного не обнаружил. Наверняка за нами следили профессионалы. По всей вероятности, слежка велась уже в тот момент, когда я входил в банк и заметил того блондина, а он понял, что я его раскрыл, и решил больше не показываться мне на глаза. Теперь в игру вступили его соучастники.

Мне обязательно надо их засечь.

Молли глубоко и прерывисто вздохнула:

— Это какое-то помешательство, Бен. Так же нельзя, опасно, черт бы все побрал! — Понемногу она успокаивалась. — Послушай, мне всерьез было противно смотреть, как ты приставил пистолет к башке того парня. Мне противно было смотреть, что с ним сделалось. Это так гнусно.

Мы шли по Баренгассе, я приглядывался к прохожим на обеих сторонах улицы, но пока никого заслуживающего внимания не обнаружил.

— Пистолет? — переспросил я. — Да пистолеты не раз спасали мне жизнь.

Она лишь тяжко вздохнула:

— Папа тоже говорил об этом. Он научил и меня стрелять из оружия.

— Из дробовика, что ли? Или из чего-то вроде этого?

— Из пистолетов и револьверов крупного калибра. 0,38 и 0,44 дюйма. Не хвастаясь, скажу, что стреляла я просто здорово. Была снайпером, чтоб ты знал. Как-то раз я даже попала со ста футов в глаз буйвола на мишени в полицейском тире, а после этого положила папин пистолет и больше никогда не стреляла и попросила его не хранить оружие дома.

— А вот если бы тебе довелось как-нибудь применить оружие для самозащиты или чтобы защитить меня?..

— Да, разумеется, я бы применила его не задумываясь. Но никогда не заставляй меня стрелять.

— Не буду. Обещаю тебе.

— Спасибо. А что, с Эйслером было необходимо поступать именно так?

— Да, боюсь, по-другому нельзя было. Теперь я знаю имя. Имя и номер счета, которые, быть может, подскажут нам, куда исчезло золото.

— А как насчет «Банка де Распай» в Париже?