Было уже десять минут четвертого.

Уже через полчаса мы летели в самолете коммерческим рейсом. Молли, как всегда, сумела провернуть почти немыслимые дела за короткий промежуток времени.

Архитектурная планировка всех общественных зданий в Вашингтоне в секрете не держится, все поэтажные планы хранятся в городском архивном бюро. Тем не менее проблема состоит в том, чтобы достать их оттуда: некоторые частные вашингтонские компании поднаторели в этом деле и за плату ищут и достают планы. Пока меня гримировали под благообразного старика, прикованного к инвалидной коляске, Молли обратилась в одну такую компанию и попросила переслать для нее в местную копировальную контору по факсу (разумеется, за непомерно высокую плату — за скорость) фотокопию плана Оленьего корпуса сената.

Пока план доставали, снимали с него копии и пересылали их, она, представившись редактором газеты «Уорчестер телеграм», связалась с офисом сенатора от штата Огайо, который был заместителем председателя специального сенатского комитета по разведке. Пресс-секретарь сенатора был чрезвычайно обрадован тем, что ему выпала честь переслать по факсу уважаемой редакторше самое последнее расписание вечерних слушаний чрезвычайного заседания комитета.

Спасибо Господу Богу, подумал я про себя, за изобретение факсимильной техники.

Во время полета, продолжавшегося два с половиной часа, мы внимательно изучали расписание и схему расположения комнат и залов в здании, пока я окончательно не утвердился во мнении, что мой план вполне может сработать. По всему было видно, что он прост и надежен.

Ровно в 18 часов 45 минут такси, в котором я вез инвалидное кресло, подкатило к входу в Олений административный корпус сената. А несколькими минутами раньше водитель по нашей просьбе высадил Молли у агентства по прокату автомашин, в нескольких кварталах от сената. Ей не понравился мой замысел в общем плане: она считала, что если я рискую своей жизнью ради спасения жизни ее отца, то почему она должна быть в стороне, дежуря наготове в машине, на которой мы все втроем потом скроемся? Она, дескать, уже ждала меня, умирая от страха в автомобиле, тогда, в Баден-Бадене, около здания ванной, и больше дожидаться не намерена.

— А я не желаю, чтобы ты шла туда, — говорил я ей на пути в Капитолий. — Пусть подвергается опасности лишь кто-то один из нас.

Она попыталась энергично и пылко протестовать, но я терпеливо объяснял:

— Да даже если бы у тебя изменили внешность, все равно появляться в зале нам обоим слишком рискованно. К посетителям будут приглядываться особенно пристально, и нам никак нельзя, чтобы нас засекли вместе. Будет один — тогда, может, и опознают одного, а если мы будем вдвоем, тогда и вероятность того, что нас засекут, возрастет вдвое. Да и само наше дело требует, чтобы в зале был только один человек.

— Ну а поскольку личность убийцы мы не знаем, то к чему же эта маскировка?

— Могут оказаться и другие люди — работающие на Траслоу или немцы, которых, без сомнения, проинструктируют насчет моего возможного появления. А также люди, которых специально нацелят на то, чтобы опознать и ликвидировать меня, — разъяснял я.

— Ну ладно. Но я все же никак не возьму в толк, почему ты не можешь тайком пронести пистолет на балкон для прессы и поразить оттуда убийцу? Сильно сомневаюсь, чтобы и там был установлен детектор металла.

— Кто знает, может там установили такой на сегодняшний вечер, хотя я тоже сомневаюсь. Но в любом случае, если даже пронесешь туда пистолет — толку от него будет мало. Балкон для прессы находится наверху — слишком далеко от места, где выступают свидетели. Стало быть, и слишком далеко от места, где должен находиться убийца.

— Слишком далеко? — возразила Молли. — Но ты же, Бен, меткий стрелок. Господи, да я же сама стрелок что надо!

— Нет, это не дело, — резко ответил я. — Я непременно должен быть там, вблизи от убийцы, чтобы определить наверняка, что это именно он. Балкон для прессы расположен слишком далеко.

Я все же переспорил Молли, и она нехотя согласилась с моими доводами. В вопросах медицины она, конечно, разбирается лучше меня, но в том, что нам предстояло сделать, — тут уж, извините, верх мой.

Здание Капитолия было все залито светом, его купол ярко сиял в вечерних сумерках. Рабочий день кончился, правительственные служащие спешили по домам; как всегда в это время, на улицах образовались транспортные заторы.

Около Оленьего корпуса собралась порядочная толпа народу: приглашенные, просто зеваки и журналисты. Перед дверью вытянулась змейкой длинная очередь, видимо, люди ждали, когда позволят проходить в зал № 216. Среди них были знаменитые деятели, знакомые этих деятелей и просто те, кто достал входной билет по блату. В толпе находились довольно известные лица, что, собственно, и не удивительно: предстоящие чрезвычайные слушания были своего рода сенсацией в Вашингтоне: чтобы посмотреть их и послушать, в столицу съехались многие ведущие сильные мира сего. Явился и новый директор Центрального разведывательного управления Александр Траслоу, только что возвратившийся из Германии.

А он-то ради чего объявился здесь?

Присутствовали также телевизионщики двух из четырех крупнейших американских телевизионных общенациональных компаний, откликающихся на все более или менее значительные события в мире и регулярно показывающие их в программах новостей.

Как же станут реагировать телезрители всего мира, когда увидят на экранах, что нежданный свидетель — не кто иной, как покойный Харрисон Синклер? По-видимому, все просто впадут в транс.

Но даже внезапное появление Синклера будет ничто по сравнению с прямой трансляцией по телевидению сцены, как его убивают.

Когда же он появится?

И откуда?

Как же все-таки мне остановить его, защитить, если я не знаю, когда и из какого входа он появится в зале?

Водитель выкатил из фургона на платформу сзади кресло-каталку и под жалобный вой электропривода опустил платформу на землю, затем он высвободил коляску от зажимов на платформе, помог мне взобраться в нее и покатил к входу, около которого толпились люди. Я расплатился с ним, и он ушел.

Я сразу почувствовал себя беззащитным и уязвимым и не на шутку испугался.

Для Траслоу с его подручными и для нового канцлера Германии на карту было поставлено слишком многое. Рисковать тем, что их разоблачат, они никак не могли, об этом и говорить не приходилось.

Всего два человека — какие-то два жалких маленьких человечка — встали на пути между ними и их замыслами покорения всего мира. Между ними и разделенным на сферы влияния новым миром; между ними и их несметными богатствами в будущем. Не какими-то мизерными пятью или даже десятью миллиардами долларов, а многими сотнями миллиардов долларов.

Так что же по сравнению с этими перспективами значили для них жизни двух профессиональных шпионов: Бенджамина Эллисона и Харрисона Синклера?

Так стоит ли сомневаться, что они не остановятся ни перед чем, чтобы только, как говорят в сфере шпионажа, нейтрализовать нас?

Нет, сомневаться не приходится.

И вот там, в зале, отделенный от толпы, в которой я пока находился, миновав две арки с детекторами металла и две цепи охранников, сидел Александр Траслоу, ожидая начала слушаний и бросая реплики знакомым. Сомнений в том, что его охрана уже расставлена повсюду, нет никаких.

Ну, так где же убийца?

И кто этот убийца?

Мысли галопом неслись в голове. Опознают ли меня, хоть я и принял меры предосторожности и изменил свою внешность?