надежнее его выстрел.

Теперь я исчез из вида женщин-охранниц, пропустивших меня без досмотра через второй контрольный пост.

Проглотив слюну, я переехал порожек и стал тяжело подниматься по пандусу прямо в зал.

У входа стоял еще один охранник в униформе.

— Извините меня…

Но на этот раз я устремился вперед, не обращая на охранника никакого внимания. Расчет мой оказался точен: он не осмелился оставить свой пост и погнаться за каким-то несчастным инвалидом в кресле-каталке.

И вот я вкатился в зал. Первым делом внимательно посмотрел на сидящих в рядах кресел. Кого-либо выделить практически невозможно, но я знал, что убийца должен быть здесь, он где-то затаился!

Где же… кто же… этот убийца?

Сидит среди присутствующих?

Добравшись до первого ряда, я повернулся и поехал вдоль него. Здесь, на подиуме, в бархатных креслах красного дерева сидят полукругом господа сенаторы, некоторые заглядывают в бумаги, другие, положив руки на установленные спереди микрофоны, непринужденно переговариваются между собой. Позади их ряда, вдоль стены, разместились помощники сенаторов, хорошо одетые молодые люди обоего пола. Впереди высокого подиума устроены рабочие места для стенографистов, двух женщин и одного мужчины, они сидят за пишущими машинками и, наклонив к клавиатуре головы, с бешеной скоростью печатают выступления.

А позади ряда для сенаторов, точно в центре, видна дверь, на которую устремлены глаза всех присутствующих в зале. Это та самая дверь, через которую проходят сенаторы. Через нее же пройдет в зал и Хэл Синклер.

Убийца должен сидеть где-то не дальше ста футов от этой двери.

Где же, черт побери, он затаился?

И кто же, черт бы его подрал, он такой?

Я глянул на свидетельскую скамью, стоящую перед рядами для сенаторов. На ней пока никого не было, все ждали неизвестного свидетеля. Позади скамьи стоял пустой ряд кресел, оцепленный охранниками, видимо, в целях безопасности. В одном из рядов далее я заметил Траслоу, одетого в строгий безукоризненный двубортный костюм. Хотя он только что прилетел из Германии, уставшим вовсе не выглядел, седоватые волосы его тщательно причесаны на пробор. Блестят ли у него глаза в предвкушении триумфа, от удовлетворения содеянным? Рядом с ним сидит его супруга Маргарет и еще кто-то двое: наверное, дочь и зять.

Я медленно покатил по боковому проходу к передней стене зала. Люди поворачивались, глядели на меня и быстро отворачивались, я уже привык к этому.

Подошло самое время начинать.

Еще раз я припомнил конфигурацию зала и расположение кресел, восстановив план в своей памяти. В зале было не так уж много мест, откуда можно вести прицельный огонь, чтобы наверняка поразить цель и после этого попытаться благополучно удрать.

Глубоко дыша, я старался собраться с мыслями и сконцентрироваться. Выбрать любую удобную позицию стрелка не далее трехсот футов от свидетельской скамьи. Нет — слишком далеко. Надо определить позицию не далее двухсот футов, а также в пределах ста футов — разные цифры возникали и уменьшались с астрономической быстротой.

Ну ладно. Вроде удобнее всего откуда-то из ряда не далее сотни футов, но еще вероятнее, что с места, расположенного вблизи от выхода. А поскольку один выход впереди зала, а другой — сзади, то, стало быть, наиболее вероятно, что стрелок сидит или стоит где-то впереди — либо в центре, а может, слева или справа.

…Так… дальше. Надо исключить тех, у кого место свидетеля не находится в прямой видимости, а это значит, что я спокойно могу исключить девяносто пять процентов сидящих здесь, в зале. Отсюда мне видны затылки многих присутствующих. Убийцей может быть и мужчина, и женщина, а это означает, что подозревать нужно не только типичных наемников — молодых и физически развитых парней. Нет, они теперь поступают по-умному, поэтому нельзя сбрасывать со счетов даже женщин.

Можно исключить также детей… хотя под личиной ребенка может оказаться и взрослый лилипут; такое предположение выглядит довольно странно, но его исключать тоже нельзя. Таким образом, получается, что нужно внимательно присматриваться ко всем, кто сидит в секторе, откуда легче всего вести огонь. Я быстро оценил каждого сидящего на выгодной для стрельбы позиции и смог исключить всего- навсего двоих: девушку в костюме Питера Пэна — она была слишком молоденькой, и благообразную на вид старушку, в которой я инстинктивно почувствовал именно таковую.

Если мои вычисления верны, тогда число возможных стрелков сократится до двадцати человек, и все они сидят в первых рядах зала.

Двигайся.

Я еще энергичнее погнал кресло-каталку и тут же подъехал к первому ряду. Здесь я замедлил ход, круто повернул каталку и не спеша поехал вдоль ряда в нескольких дюймах от людей, сидящих в проходе на откидных сиденьях. То и дело я испытывал чувство, что меня вот-вот опознают, ибо в зале сидели, конечно же, знакомые личности. Не в том смысле, что они были моими друзьями, безусловно, нет, но это были действительно знаменитости. Не просто личности, а выдающиеся. Из той прослойки людей, о которых пишет «Вашингтон пост» в разделе «Стиль жизни» и которые упомянуты во всякого рода справочниках.

Но где же он?

Сосредоточивайся. Черт побери, я должен сосредоточиться, сконцентрировать свой дар улавливать волны, излучаемые мозгом, отсеивая несущийся со всех сторон несмолкающий шум ненужных мне мыслей. А затем можно и отделить лепетание мыслей массы людей от мыслей мужчины или женщины, которые готовы безжалостно, как машина, убить человека, а сейчас сидят наготове, затаившись в напряжении среди публики. Вот их-то мысли и должны сейчас проявляться с особой интенсивностью.

Сосредоточивайся.

В конце четвертого ряда сидел мужчина спортивного сложения, лет тридцати, рыжеволосый, в костюме-тройке. Вот к нему-то я и подъехал поближе, наклонив немного голову будто от усердия, когда поворачивал коляску.

И вот что я услышал:

— …Брать в партнеры или не брать, а если брать, то когда? Потому как, Боже милостивый, если я не знаю…

Это, видимо, адвокат. Их в Вашингтоне хоть пруд пруди.

Так. Поедем дальше.

Вот лохматый юноша лет семнадцати-восемнадцати, с лицом, обсыпанным прыщами, одетый в пятнистую курточку морской пехоты. Вроде слишком молод.

А вот и голос его мыслей: «…И ведь не позвонит мне, а я не собираюсь звонить ей первым…»

За ним сидит пожилая дама лет около шестидесяти, одета в строгий костюм, лицо приятное, губы густо накрашены.

«…Бедный человек, как он только передвигается, бедная его душа?»

Это она обо мне, должно быть, так думает.

Теперь я поехал немного побыстрее, но голову продолжал держать наклоненной.

«…Гребаное гнездо шпионов, надеюсь, они теперь совсем прекратят свои проклятые выкрутасы», — думал высокий мужчина лет около пятидесяти, с наушником на левом ухе и в рабочей блузке.

Может, это он? Совсем не похож на убийцу, которого я ожидал вычислить: сидит спокойно, не нервничает и даже не сосредоточился, как профессиональный убийца.

Я остановился в двух футах от него и весь обратился в слух.

Сконцентрировался.

«…Приду домой и закончу писать раздел, который начал вчера вечером, может, посмотрю завтра утром поправки, которые предложил редактор».