Сердце мое было разбито, я не на шутку перепугался — стало быть, очередь за мной. Я понимал, что из игры мне так просто не выйти, ибо влез в нее по самую макушку и даже выше. Своими глазами я видел, как за золото разгоралась борьба, которую, очевидно, затеяли «Чародеи». К тому же я, по сути, ничего не соображал — находился в шоке, никак не мог оправиться от утраты Шейлы.

Хотя лица Хэла в темноте уже не было видно, по смутным очертаниям его фигуры я догадывался, что он искренне переживал, вспоминая прошлое, но находился ли в возбужденном состоянии, сказать наверняка не мог. Во всяком случае, сосредоточившись, я попытался настроиться на волну его мыслей и уловить их, но ничего не получалось, так как я сидел от него на порядочном расстоянии.

— Ну а потом они заявились и по мою душу, — между тем продолжал он рассказывать. — Буквально спустя несколько часов после убийства Шейлы двое вломились в мой дом. Но я был настороже, под подушкой хранил пистолет, ну и, само собой, одного из убийц уложил на месте, другой же уцелел… он отскочил в сторону. Ясно, однако, что он старался не просто прикончить меня, а убить более изощренным способом: так, чтобы все выглядело как несчастный случай. Поэтому и действовал как-то скованно и нерешительно.

— И вы пошли с ним на мировую? — догадался я.

— Как это? — не поняла Молли.

— Верно, мы договорились, — ответил Хэл. — Я заключил с ним сделку. В конце концов, у шефа ЦРУ ведь тоже имеется кое-что в запасе, не так ли? По сути дела, я перекупил его, как меня учили, еще когда я был сопливым стажером. В моем распоряжении имелись деньги на непредвиденные расходы, и я смог наскрести для него приличную сумму, а что еще более важно — обеспечить ему безопасность.

Ну так вот: от него-то мне и стало известно, что и задание убить меня он получил от Траслоу, и Шейлу убил тоже он по заданию того же Траслоу. И золото чуть было не уплыло из моих рук, из рук американского и российского правительств, и чуть не оказалось в руках «Чародеев». Траслоу уже начал подготовку к тому, чтобы подвести меня под монастырь, для чего изготовил поддельные фотографии, где я якобы снят на Каймановых островах, сфабриковал подложные проездные билеты и прочие фальшивки. Он намеревался убить меня, а затем взвалить на меня вину за пропажу золота.

Затем я узнал, что Траслоу погряз вкупе с другими в коррупции, что он один из клики «Чародеев», и понял, что он не успокоится, пока все золото не попадет ему в руки, и что я должен исчезнуть.

Для этого первым делом я изготовил фотографию, убедительно свидетельствующую, что я мертв. Эта фотография понадобилась и наемному убийце в качестве убедительного доказательства моей смерти, чтобы содрать с Траслоу обещанные полмиллиона долларов. И вот в один прекрасный день я «умер», поскольку похожий на меня человек погиб в результате автокатастрофы. Ну а убийца получил полное алиби. Для него это была очень выгодная крупная сделка, как и для меня тоже.

— Ну, а где же он теперь? — спросила Молли.

— Не знаю. Думаю, что где-то в Южной Америке. Возможно, в Эквадоре.

И впервые за весь вечер я услышал голос мысли Хэла, четкий и звучный, как звон судового колокола: «А я сделал так, что его убили».

Теперь отдельные фрагменты стали составляться в единую картину, многое прояснилось, и я решился прервать повествование Синклера.

— А что вам известно, — спросил я, — об одном наемном убийце, немце по происхождению, по кличке Макс?

— Ну-ка, обрисуй его.

Я кратко описал его внешность.

— А-а. Альбинос, — сразу же догадался Хэл. — Так мы называли его. Настоящее его имя — Иоганн Хессе. До падения Берлинской стены он в штази считался ведущим спецом по мокрым делам.

— А что сталось с ним потом?

— А потом он исчез. Пропал где-то в Каталонии на пути в Бирму, где надеялся получить убежище и надежно укрыться, как укрылись там некоторые его товарищи по штази. Мы считали, что он решил начать уединенную жизнь.

— А стал наемным убийцей на службе у Траслоу, — заметил я. — Еще один вопрос: вы предполагали, что «Чародеи» отыщут золото?

— Да, само собой. Но я бы ничуть не огорчился.

— А как же?..

Синклер лишь усмехнулся и пояснил:

— А я спрятал номер счета в нескольких местах, куда, был уверен, они обязательно заглянут. В сейфы в офисе и дома, в папки текущих дел. Зашифрованный счет, разумеется.

— Чтобы придать ему правдоподобный вид, — догадался я. — Но разве не мог объявиться такой умник, который догадался бы, как переделать форму пассивного вклада в ликвидную и дать распоряжение о его переводе? Скрытно, разумеется?

— Да, но вклад был внесен совсем на иных условиях. Прежде всего для того, чтобы сделать его активным, то есть ликвидным, требовалось, чтобы я (либо мои законные наследники) и Траслоу лично явились в банк и распорядились об изменении формы вклада. Но если Траслоу заявился бы самолично в Цюрих, то его появление там не осталось бы незамеченным.

— Теперь понятно, почему Траслоу хотел, чтобы мы поехали в Цюрих, — воскликнул я. — И почему его люди пытались убить меня, раз уж я перевел вклад из пассивного состояния в активное. Но ведь для этого вы должны были иметь своего надежного человека в «Банке Цюриха».

Синклер вяло кивнул головой и устало сказал:

— Мне нужно поспать. Пойду-ка посплю, устал что-то.

Но я не отставал с расспросами:

— Так он все же побывал там? И вы засекли его посещение? Иначе зачем же вы положили там записку о «Банке де Распай»?

— А для чего ты оставил мне в этом банке фотографию? — живо спросила Молли.

— А просто на всякий случай, — ответил ей отец. — Если бы меня выследили здесь и убили, то надо было, чтобы кто-нибудь — желательно вы оба — приехал сюда и разыскал документы, спрятанные в этом доме.

— Так, стало быть, у вас есть доказательства? — поинтересовался я.

— У меня есть подпись Траслоу. Его люди глаз не спускали с Орлова, а я, насколько он знал, был убит — на это от Траслоу большой храбрости не требовалось.

— Жена Берзина, ну та пожилая больная женщина, посоветовала мне разыскать Тоби. Она сказала, что он не прочь сотрудничать.

Синклер медленно поднялся с раскладного стула, опустив глаза. Он начал клевать носом.

— Может, и так, — ответил он. — Но два дня назад Тоби Томпсон у себя дома загремел с крутой лестницы. В полицейском протоколе говорится, что колесо его кресла-каталки зацепилось за угол ковра. Я же сильно сомневаюсь, что это случайность, но все равно: так или иначе его в живых нет.

От такой новости мы с Молли потеряли дар речи секунд на двадцать — тридцать. Я оставался в растерянности, не понимая, какие чувства обуревали меня: разве можно сожалеть о смерти человека, который убил твою жену?

Молчание нарушил Синклер:

— Завтра утром у меня встреча с Пьером Лафонтеном, мы должны уладить кое-какие срочные финансовые дела в Монреале. — Он улыбнулся. — Между прочим, в «Банке Цюриха» понятия не имеют, сколько золота находится в его хранилище. Вклад был внесен на сумму пять миллиардов долларов. Но несколько золотых слитков исчезли — тридцать восемь, если быть точным.

— А что же случилось с ними? — задала вопрос Молли.

— А я их украл. Просто унес и продал. По тогдашнему курсу чистыми я выручил немногим больше пяти миллионов долларов. Учитывая, сколько всего золота хранится в этом хранилище, никто пропажу и не замечает. Ну а я считаю, что эта сумма — своеобразные комиссионные, выплаченные мне — и вам тоже — российским правительством.

— Как ты мог… такое? — ошеломленно прошептала Молли.

— Но это же всего-навсего крошечная толика, Снупики, — оправдывался Синклер. — Какие-то