вниз, а мне казалось, что падаю медленно, как в киносъемке рапидом. Я даже видел себя падающим со стороны, прямо как на киноэкране, с поджатыми ногами, видел, как приближается, увеличиваясь в размерах земля — асфальтовый тротуар, обсаженный кустарником, пешеходы и…

И в то же мгновение я с шумом хлопнулся на тротуар, почувствовав тяжелый сокрушительный удар — приземлился на ступни, спружинил на ногах и сразу же бросился вперед, вытянув в стороны руки для сохранения равновесия.

Я был ранен, здорово ушибся и чувствовал сильную боль. Но остался, слава Богу, жив и мог двигаться. Услышав, как сзади и сверху засвистели пули, отпрянул к стене, не обращая внимания на режущую боль в ступнях, голенях и икрах ног. Я мчался как бешеный, даже не знал, что способен так бегать. Люди кругом меня вопили, визжали, кричали, кто-то показывал пальцем, кто-то съеживался от страха, когда я продирался сквозь толпу, но в толпе было мое спасение, и я знал это. Она мешала моим преследователям, не давала им приблизиться ко мне. Но где же они теперь, мои преследователи? Может, мне удалось ускользнуть от них? Может, они остались там, наверху, в квартире русских эмигрантов? Или они…

Но они вовсе не торчали там, наверху. Нет! Я быстро оглянулся по сторонам и заметил, что меня преследуют несколько человек в темных костюмах, а еще несколько в неприметных серых одеждах окружают по сторонам, на их лицах четко читалось выражение решимости. Петляя, я огибал развалившуюся груду кирпичей — этими чертовыми кирпичами, что ли, отбиваться от преследователей? И тут вспомнил, что у меня есть кое-что посильнее кирпичей. Я совсем забыл про свой добрый, надежный пистолет, в котором еще оставалось с дюжину патронов, а может, и больше. Я резко обернулся назад и, тщательно прицелившись, чтобы невзначай не попасть в прохожих, выстрелил в одного из преследователей в темном костюме и побежал дальше, повернув на улицу Пьер-Леко, миновал табачную лавку, бар, бакалейный магазин и вновь врезался в густую толпу народа, высыпавшую на улицу в этот час пик.

Для единственного теперь моего преследователя — единственный ли он был? — я представлял движущуюся, метавшуюся, вертящуюся, ускользающую цель. Перед ним встал выбор: либо продолжать целиться, почти не имея шансов поразить стремительно перемещающуюся фигуру, либо быстро преследовать ее. Таким образом, моя тактика сработала: он предпочел бежать, стараясь догнать меня. Я уже слышал его шаги позади. Теперь мы остались вдвоем, весь мир как бы съежился до невероятно малых размеров, кругом никого не было: ни толпы, ни отдельных прохожих, только жизнь и смерть, я и он — просто человек в темном костюме, мягкой шляпе и черных очках, преследующий меня, а я бегу как сумасшедший, как никогда прежде не бегал. Бегу, не обращая внимания на будоражащую, пронизывающую боль, на предостерегающие признаки, а тело мое наказывает меня за это. И вот теперь, на бегу, наступает расплата: в животе и с боков разлилась режущая боль, будто в живое вонзились острые ножи. Я ничего не мог с этим поделать, мог лишь бежать и бежать. Мое тело, утратившее спортивную форму за долгие годы занятий правом, настоятельно приказывало остановиться и сдаться на милость преследователей: «Что же им теперь нужно от тебя? Информацию? Кинь ее им! Ты же со своими способностями слишком цепная фигура, вреда тебе не нанесут…»

Тут впереди замаячило модерновое здание Форум дез Алль, и, пока я бежал к нему — зачем? с какой целью? только ради того, чтобы совсем выдохнуться? ради этого? — мое тело продолжало бороться с разумом. Мое бедное тело, раздираемое нестерпимой болью и ломотой во всех суставах и мышцах, всячески мешало принять разумное решение. Оно сначала громко вопило, потом настоятельно требовало и умоляло и наконец жалобно ныло и канючило: «Сдайся, вреда тебе не сделают, Молли они не тронут, они хотят только, чтобы ты молчал, может, они и не поверят тебе, но ты потянешь время, ты еще можешь поиграть с ними, сдайся, спаси себя…»

Теперь шаги, все убыстряющиеся, громом раздавались позади, а я вдруг очутился в каком-то наземном гараже, в одном конце которого виднелась дверь с табличкой: «Служебный проход, посторонним вход воспрещен». Подбежав к двери, я быстро открыл ее и захлопнул за собой. Раздался резкий, скрипучий металлический лязг, и я оказался на узкой, слабо освещенной лестничной клетке, пропахшей помоями и отбросами. Около двери стояла высокая переполненная мусором и объедками алюминиевая бочка — слишком легкая, чтобы использовать ее в качестве преграды.

С той стороны чем-то крепко стукнули в дверь — может, ногой, а может, и плечом, но дверь не поддалась. В отчаянии, я перевернул бочку и, вывалив мусор на пол, стал копаться в нем: объедки, объедки, одни объедки и мусор… и поломанные ножницы. Вот они-то могут пригодиться, стоит попробовать.

Еще один глухой удар в дверь, на этот раз она поддалась и чуть приоткрылась: в тусклом свете лестничной шахты на мгновение мелькнул серебристый лучик и тут же исчез. Нагнувшись, я схватил тонкие, изогнутые стальные лезвия ножниц и что есть силы загнал их поглубже в дверную петлю. Опять чем-то тяжелым бухнули в дверь, но на сей раз она не поддалась — серебристый лучик не мелькнул. Пока ножницы прочно сидят в петле, дверь не открыть.

Я прыжками помчался по лестнице, которая вела прямо в коридор, а он закончился аркой, за которой суетилось множество людей.

Где это я очутился? Какая-то станция. Да, станция метро. Шатле лез Алль. Самая большая в мире станция метро. Лабиринт переходов. Отсюда можно уехать во многих направлениях; во многих направлениях пусть он и ищет меня теперь, если только тело мое останется при мне, если только оно позволит мне удержаться на ногах и идти.

Ну а дальше я знал, что делать.

Пятнадцать лет назад, совсем молодым человеком, только что окончившим учебный центр ЦРУ в Кэмп-Пири, я получил назначение в Париж. У меня тогда еще «молоко на губах не обсохло», как любил подначивать мой начальник и друг Джеймс Тобиас Томпсон III. В то памятное утро я прилетел в Париж вместе с Лаурой на лайнере авиакомпании «ТВА» прямо из Вашингтона и здорово измотался. Лаура спала в нашей новой, еще не обставленной квартире на улице Жакоб, а я сидел полусонный в офисе Томпсона в консульстве США на улице Сен-Флорантен.

Начальник мне сразу понравился, похоже, и я ему тоже пришелся по нраву. Таким образом, начало карьеры, о которой я имел пока смутное представление, получилось совсем даже неплохим. Большинство начинающих оперативных сотрудников разведки почему-то недолюбливают своих начальников, а те считают их зелеными юнцами и ненадежными пацанами, которым и доверить-то ничего серьезного нельзя.

«Меня зовут Тоби, — сказал он. — Если хочешь, называй меня по фамилии. В таком случае и я буду называть тебя Эллисоном, но относиться стану к тебе как долбаный строевой сержант из морской пехоты. А если хочешь, то зови просто Тоби, и тогда мы коллеги». И не успел я поблагодарить его, как он подвинул мне стопку книг и сказал: «Выучи их назубок. Выучи все».

Некоторые из книг оказались путеводителями, имеющимися у любого туриста (общий план Парижа с окрестностями: схемы улиц, станций метро и вокзалов), другие — изданные ЦРУ для служебного пользования (подробные засекреченные карты парижского метро, строго секретные парижские адреса американских дипломатов и военных, эвакуационные маршруты поездов и автомашин на случай чрезвычайных обстоятельств).

«Надеюсь, вы шутите», — сказал я тогда.

«А разве я похож на шутника?»

«Я еще не знаю глубину вашего юмора».

«Я вовсе не шучу, — отвечал Тоби тоном, не допускающим шутки. — Да с твоей фотографической памятью ты же можешь запомнить гораздо больше книг, нежели у меня седых волос на макушке».

Мы оба рассмеялись: он был черноволосый, долговязый и моложавый.

Напоследок он сказал: «Наступит день, парень, и эта информация придется тебе весьма кстати».

«Вот и настал тот день, Тоби», — подумал я, окидывая взглядом огромную станцию метро, чтобы сориентироваться. Годы минули с тех пор, как я был здесь в последний раз. Вот уж никогда не думал не гадал, что та информация придется весьма кстати.

Физически я был разбит, словно выбрался из поезда, потерпевшего крушение. Руки, хоть и не