Джеймс ответил не сразу, и она поняла, что он волнуется.

– Конечно.

Софи ласково провела пальцами по его волосам.

– А ты не рассердишься?

– Это зависит от того, что ты собираешься сказать.

Софи помолчала, обдумывая, с чего ей начать и как сформулировать свои мысли так, чтобы у ее мужа не создалось впечатления, будто она чего-то требует от него.

– Я думала о тех словах перед твоим отъездом в Лондон и о своей реакции на них. Вероятно, я должна извиниться за свое поведение и за то, что очень разозлилась тогда.

Софи заметила, как напряглись плечи Джеймса, и поняла, что ее взволнованная речь произвела на него сильное впечатление.

– Тебе совершенно не за что извиняться. Жизнь в замке – совсем не сахар, и я это отлично знаю.

Софи кивнула:

– Я бы соврала, если бы сказала, что это не трудно, но я сделаю все, что в моих силах, клянусь. Я постараюсь стать достойной герцогиней.

Взгляд Джеймса смягчился, и Софи поняла, что ей удалось разрушить хотя бы один барьер в их отношениях. Теперь ей предстояло преодолевать другие.

Джеймс поднес ее руку к губам, поцеловал, и приятное тепло распространилось по всему ее телу.

– Ты уже и так преуспела в этом. Все арендаторы обожают тебя.

– Арендаторы, но не твоя мать. – Софи вздохнула.

– Моя мать – весьма твердый орешек. Я даже сомневаюсь, что ее можно назвать орешком. Скорее это камень, но ведь и камни иногда раскалываются... – многозначительно подмигнул. – Если, например, уронить камень с высокой башни.

Софи невольно рассмеялась:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Безусловно, ничего, – ответил Джеймс и тоже рассмеялся, – хотя мне не следовало шутить по этому поводу. Такое случалось.

Софи почувствовала невольное волнение.

– Случалось? Где? – взволнованно спросила она.

– Это было много лет назад. – Джеймс покачал головой, как будто стараясь избавиться от мрачных мыслей.

– И что? Кого-то убили?

– Нет, но вторая герцогиня Уэнтуорт покончила с собой. Она выбросилась из окна.

И тут Софи как будто снова услышала то, что Флоренс говорила ей про отца Джеймса, который погиб от пьянства, и про деда, который убил себя выстрелом в голову. Ей трудно было представить, что жизнь может оказаться настолько ужасной, что человек окончательно теряет всякую надежду; однако когда она вспомнила выражение лиц на портретах предков Джеймса, то невольно вздрогнула.

– Она выбросилась из моего окна? – спросила Софи, чувствуя одновременно и страх, и любопытство.

Герцог скривил рот.

– Мне не следовало говорить тебе об этом. Все это произошло очень давно...

Положив голову на плечо мужа, Софи постаралась забыть обо всем, о чем думала, идя сюда по коридору. Ветер, проникая через трубу, шевелил языки пламени в камине.

Джеймс взял стакан и отпил немного бренди.

– А твоя мать всегда была такой, как сейчас?

– Насколько помню, да.

– Тебе, наверное, приходилось нелегко, когда ты был ребенком. А каким был твой отец?

К неудовольствию Софи, Джеймс, высвободившись из-под нее, поднялся.

– Еще хуже, – помолчав, ответил он.

Ей стало холодно без него, и тут он, улегшись на кровать, негромко произнес:

– Иди сюда, ложись со мной.

Однако в ее голове все еще звучали слова, сказанные им перед отъездом в Лондон: «Ты ведь совсем не знаешь меня». Это было правдой – она совсем ничего не знала о своем муже.

Желание, которое обычно возникало у Софи, когда Джеймс смотрел на нее так, как он смотрел сейчас, куда-то испарилось. Любопытство, стремление лучше узнать его оказались сильнее.

– Он был жесток к тебе?

– Кто?

– Твой отец.