Лида замолчала. У нее сильно болела голова, и вся она была будто больная.

Что это так медленно едут лошади! Кажется, никогда не доедут до дома… Но вот и знакомые места, поворот, улица, знакомые дачи. Вот и дом блеснул освещенными окнами. «Что это значит? Почему освещены все окошки? Дома один папа, а свет и в гостиной, и в зале, в передней, даже в мезонине, наверху в детской. Зачем приказал папа засветить везде лампы?»

Внезапная мысль мелькнула в голове Лиды, и сердце неровно забилось.

Лошади стали перед воротами.

Лида быстро и крепко обняла Леву, соскочила с подножки и побежала одна к воротам.

— Грибки позабыла! Кошелку-то захвати! — кричала ей вслед Матрена.

Лида ничего не слыхала. Замирая и вздрагивая от волнения, бежала она по дощечкам от ворот к крыльцу. В голове шумело, и сердце стучало так, что больно было в груди.

Парадная дверь не заперта. Отворила дверь в переднюю, — в передней беспорядок, сундуки, дорожные вещи. В светлой зале мелькнуло светлое платье…

— Мама! Няня!.. — пронесся по всему дому рыдающий крик.

В каких объятиях очутилась Лида! Какие родные, нежные руки обхватили ее больную головку! Какие поцелуи покрыли лицо!

— Няня, где ты?

Лида повисла на шее няни.

Несчастливый, мучительный день закончился полным счастьем. Сколько было радости и слез, смеху и поцелуев и общего гвалта, про то не рассказать. Мама вернулась неожиданно; даже папа не ожидал ее. Даже с тетиного лица весь вечер не сходила улыбка.

Давно, три месяца, не было такого уютного чайного стола. Тетя тотчас же уступила Милочке место за самоваром, и Мила хозяйничала неторопливо и искусно, будто маленькая тетя. Доели недоеденный на прогулке десерт. Разгулявшийся Женька залез в высокое креслице подле мамы и все ловил поцеловать мамин пальчик.

Один только папа расслышал, как большие часы в зале пробили одиннадцать. Пора было спать. Мама устала с дороги, а дети — после прогулки.

— Никто не устал, папа, право, — пищали дети.

Но папа ничего не захотел слушать и велел Дмитрию гасить лампы.

В доме стало темно и тихо. Внизу давно улеглись спать взрослые, и часы пробили половину после двенадцати, а наверху в детской еще не все спали.

Старая няня сидела в своем старом кресле.

На коленях у няни, завернувшись в ее кофточку, босая и в одной рубашонке, сидела Лида.

Лида что-то рассказывала няне, что-то шептала, потом умолкала, потом снова рассказывала и снова умолкала. Им было хорошо молчать вместе.

Няня не забыла зажечь лампадку. Длинный огненный язычок выглядывал из-за красного стеклышка и освещал комнату, спящие головки детей по подушкам, седую голову няни… Лида крепко прижалась к няне беспокойной, бедовой головушкой. Кончились ли теперь, надолго ли прошли все ее беспокойства и беды?..

Одна сажень (равна трем аршинам) — около двух метров длиной.